долгих слов отвергались. Мой дом никогда не имел дурной репутации, и я не собирался менять свои привычки. Трахаться в моей каюте дозволялось лишь мне самому и приглашенным мною гостям.

Я говорю во множественном числе, хотя гость был один (вернее сказать, гостья). И это была не Джесси, а Мэгги, которая, как выяснилось, положила на меня глаз, еще когда я был стариком. После краткой лекции, прочитанной нам Хигги, она в некотором роде поймала меня в засаду возле моей двери, после чего я задумался, не могло ли это быть каким-то новым качеством, закладывавшимся в женщин при переделке. Мне было с ней очень хорошо как во время объятий, так и в промежутках между ними. Оказалось, что она в прошлом профессор Оберлинского колледжа, преподавала философию восточных религий и написала шесть книг по этому предмету. Чего только не узнаешь о людях!

Остальные «Старые пердуны» тоже разделились на группы. Джесси, после того как удостоила меня своей первой вспышки, уединилась с Гарри, а Алан, Том и Сьюзен составили тройственный союз, в котором Том занимал центральное положение. Хорошо, что он так любил поесть: сил требовалось много.

Яростная неистовость, с которой новобранцы предались любовным утехам, несомненно, могла бы со стороны показаться чем-то непристойным, но для нашего положения все это было совершенно естественным. Возьмите группу людей, которые на протяжении многих лет крайне редко занимались сексом (или вообще не занимались) из-за отсутствия партнеров, плохого состояния здоровья или снижения либидо. Пересадите их в совершенно новые, молодые, привлекательные и очень функциональные тела, а потом зашвырните в космос неизмеримо далеко от всего, что они когда-либо знали, и от всех, кого они когда-то любили. Перемножьте или хотя бы сложите эти три фактора, и вы получите секс. Мы занимались им, потому что он был для нас доступен и помогал преодолеть одиночество.

Впрочем, использовать великолепные новые тела лишь для одной цели — все равно что петь одну-единственную ноту. Мы открывали потрясающие возможности наших усовершенствованных шкур самыми простыми и удивительными способами. Нам с Гарри пришлось отказаться от игры в пинг-понг, когда стало ясно, что ни я, ни он не можем выиграть. И не из-за того, что оба не умеем играть — как раз наоборот: реакция и координация движений оказались такими, что мы перекидывали шарик добрых полчаса, до тех пор пока он не раскололся из-за силы наших ударов. Это было смешно. И изумительно.

Другие новобранцы выясняли то же самое по-другому. На третий день я случайно оказался в толпе, которая наблюдала, как пара омоложенных рекрутов вела между собой самую потрясающую (по меркам земных людей) схватку, какую только знала история боевых искусств. Они вытворяли такие вещи, какие были бы просто немыслимы для тел с нормальной человеческой гибкостью и в условиях полного земного тяготения. В пылу схватки один из бойцов нанес противнику такой удар ногой, от которого тот отлетел до середины зала. Но вместо того, чтобы рухнуть на пол грудой переломанных костей — что, по моему мнению, неизбежно случилось бы со мною, — сделал в полете сальто назад, подскочил на месте и вновь ринулся на соперника. Это походило на эпизод из кинофильма, снятый со спецэффектами. Такие вот дела.

После боя тяжело дышащие соперники церемонно поклонились. А потом кинулись друг другу в объятия, одновременно и смеясь, и истерически рыдая. Оказалось, что достичь в чем-то таких высот, о которых ты не мог даже мечтать, — это сверхъестественно, замечательно, но все же и очень тревожно.

Естественно, люди выходили за пределы разумного. Я своими глазами видел, как одна женщина бросилась вниз с высокой платформы, то ли предполагая, что сможет взлететь, то ли надеясь, что падение не повлечет за собой никаких дурных последствий. Насколько я понимаю, она сломала правую ногу, руку, челюсть и рассадила себе череп. Однако после своего падения осталась жива, чего на Земле просто не могло бы случиться. Сильнейшее впечатление на меня произвели не способности к самовосстановлению, которыми наделили эту дуру, а то, что уже через два дня она снова мельтешила в общем круговороте. Это очень внятно говорило об уровне медицинской технологии колониальщиков. И все же надеюсь, кто-нибудь посоветовал ей не повторять впредь таких глупостей.

Когда люди не забавлялись со своим телом, они играли со своим разумом, а вернее с МозгоДругом, что было почти одно и то же. Прогуливаясь по кораблю, я часто видел омоложенных новобранцев, сидящих с закрытыми глазами и медленно кивающих. Они или слушали музыку, или смотрели кино, или занимались чем-то еще, происходившим в их головах только для них одних. Я тоже не прошел мимо такой возможности, когда, изучая базы данных корабельной системы, натолкнулся на полное собрание мультфильмов «Песенки с приветом», начиная с классических, которые были созданы еще киностудией «Уорнер бразерз». Как-то ночью я потратил несколько часов, наблюдая, как Хитрого Койота всяческими способами расплющивали, размазывали по асфальту и взрывали, пока Мэгги наконец не потребовала, чтобы я сделал выбор: или она, или Дорожный Бегун. Я выбрал ее. Ведь с Дорожным Бегуном я мог пообщаться в любое время, какое у меня еще оставалось: все мультфильмы я записал в память Задницы.

И еще я уделял много времени «избранным друзьям». Все «Старые пердуны» отлично знали, что наша группа была временной: семь человек чисто случайно прибились друг к другу в ситуации, которая не имела никаких шансов на продолжение. Но за этот короткий период мы стали друзьями, причем близкими друзьями. Томас, Сьюзен, Алан, Гарри, Джесси и Мэгги сделались для меня такими же дорогими, как те очень немногие люди, к общению с которыми меня тянуло в последний период моей «нормальной» жизни. Мы образовали настоящую дружескую компанию, нет, вернее будет сказать — семью, со всеми ее атрибутами наподобие шутливых подначек и мелких дрязг, которые нисколько не портят взаимоотношений. Мы могли тревожиться друг о друге, а это было непередаваемо важно — в глубинах Вселенной, которая не знала и нисколько не хотела знать о нашем существовании.

Мы сделались близкими людьми. И это произошло еще до того, как наука колониальщиков подтолкнула нас к физической близости. По мере того как «Генри Гудзон» приближался к конечному пункту назначения, я все лучше понимал, что буду тосковать по ним.

— В этом зале сейчас одна тысяча двадцать два новобранца, — сообщил подполковник Хигги. — Через два года четыреста из вас будут мертвы.

Хигги снова стоял перед заполненным залом театра. На сей раз за его спиной имелся фон: позади плыла Бета Компаса-три — массивный