— Ты и про ЩИТ знаешь, — отпустила она мою руку и посмурнела. — Не веришь мне, значит…

— Верю. Николь верю. Директору ЩИТа — нет, — ответил я.

— Дом принадлежит Николь, а не ЩИТу. И я на самом деле в отпуске, — ответила она.

Я молча отпил чай из своей чашки. Слова тут мало что решают. Через какое-то время Николь нарушила установившееся молчание.

— Ты знаешь, что Союз оформил тебе советское гражданство? — я покачал головой.

— Так вот: ты — Почетный Гражданин, дважды Герой Советского Союза, майор РККА Крид. Числишься пропавшим без вести, — я лишь пожал плечами. Хитрый ход с их стороны. Если мертв — то мертвый Герой есть пример для подражания будущим поколениям молодежи. Если жив и где-то всплыву, то можно требовать возвращения на «родину», как военнопленного, удерживаемого силой. Да и просто — хорошая приманка.

Честно говоря, я ожидал, что мне повесят дезертирство. А может еще и повесят. Для того и звание дали вместе со статусом военнослужащего, его правами и обязанностями. Ведь гражданский, да еще и гражданин чужого государства, дезертировать не может, так как никому ничего не должен.

В любом случае, в Союз я ближайшие годы не собираюсь. Тем более под именем Виктора Ивановича Крида.

Побывав там, во время войны, я понял одно: чтобы быть счастливым в Союзе, в нем надо родиться. Это условие не является достаточным, но совершенно точно необходимым.

— Все равно, — тряхнула она волосами, словно ставя воображаемую точку, — Я рада тебя увидеть. И это уже ничего не изменит.

— Я тоже, — улыбнулся я. — Надолго ты?

— На месяц. Подтянешь в технике?

— Все от тебя зависит. Как работать будешь.

— Ты же меня знаешь, — надулась Николь.

— Вот именно. Потому и говорю, — припечатал я.

* * *

Если в первый день в окнах зала, во время наших занятий с Николь, я заметил только одну детскую мордашку с круглыми глазами и восхищенно открытым ртом, то во второй день, там торчали головы уже всех участников обеих моих групп. И лица у них у всех были копией первого.

Что ж, я их понимаю — бой двух суперсолдат, пусть даже тренировочный, особенно тренировочный, это то, что шокирует и потрясает обывателя.

А уж, когда Николь, промахнувшись по мне, попала кулаком в стену (кирпичную между прочим) и проломила ее… Я возблагодарил богов, что на дворе пятидесятые и еще нет ютуба и лежащих в кармане каждого недоноска смартфонов с видеокамерой.

Но слухи расползались. Количество зрителей с каждым днем увеличивалось. Это заставляло нервничать.

На четвертый день я сходил в винный магазин на соседней улице и выкупил у них единственную бутылку жутко дорогого коньяка. Название его ничего мне не говорило, так как я в алкоголе не особенно разбираюсь. Фишкой этой бутылки было то, что она в том магазине была всего одна.

И то, что ее купили, скажет Эрику, что я жду его в условленном месте в три утра. Значит мне есть что сказать.

* * *

Мы снова сидели на моей веранде. Но в этот раз на столике был не чай, а ваза фруктов, два коньячных бокала и та самая бутылка.

— Как там Стиви? — между глотками напитка, столь дорогостоящую прелесть которого, я не понимаю, задал вопрос Николь. Не сказал бы, что ответ был мне важен, но все-таки знакомый.

— Гоняется по всему миру. Ищет Шмидта, — вздохнула она. — Весь ЩИТ его ищет. Словно сквозь землю провалился гад. Даже Гитлера найти легче оказалось.

— Гитлера? — удивился я. — Он же в своем бункере отравился, когда Советы Берлин штурмом брали?

— Инсценировка, — отмахнулась Николь. — В Антарктиде окопался. С Союзом договор о защите и сотрудничестве заключил. Исследования какие-то для них ведет.

— Ну, ничего себе! — не смог скрыть шока я. Слышал, конечно в «той» еще жизни разные версии, в том числе и что-то похожее, но никогда не верил. Думал — пиздят УФОлоги. А тут вот поди ж ты!

Я даже головой покачал.

— И, что вы так и оставите его?

— Да пусть сидит. Он же сам себя обеззубил этой инсценировкой. Да и Сталин не даст до него добраться. Там уже целый флот американский его штурмовая авиация потопила. Они там базу недалеко от фрицев развернули. Золото сторожат.

— Золото?

— Так Адольф успел чуть не весь золотой запас Рейха (в том числе и то, что с оккупированных стран награбили) в антарктическую базу переправить, как хомяк в нору. Им с Советами и расплачивается. Сам из себя дойную корову сделал: ни промышленной базы, ни продовольствия своего, только то, что советские конвои и подлодки доставят. А там за каждый транспорт плати… Те фрицы, что в Австралию и Южную Америку подались, и то дальновиднее поступили… Вот Шмидт куда как опаснее. Гений с неисчерпаемым источником энергии и разветвленной хорошо законсперированной агентурной сетью, имеющий возможность развернуть производство в любой стране Третьего Мира…

— Умер твой Шмидт, — решил не темнить я.

— Как умер?! — не сразу сообразила Николь.

— Тихо. Во сне. В сорок третьем еще, — поднес я бокал к губам и сделал большой глоток. Что они в нем находят, в этом коньяке? Клопы же натуральные.

— А Куб?

— Не знаю. Не искал.

— А Клаус?

— И Клаус умер.

— Значит с Гидрой покончено? — удивленно и с затаенной надеждой спросила Николь. Я отрицательно покачал головой.

— Арним Зола, Вольфганг фон Штрукер, Гельмут Земо… Это же Гидра: «Отрубишь одну голову — вырастут две», — пожал плечами я. — Так что ищите. Они еще всем крови попортят.

— Будем искать, — отозвалась Николь. — А ты? Будешь?

— Они меня не трогали, — посмотрел в глаза девушке я. Тяжело. Со значением. Так, что она даже поежилась. Может быть наиграно. Может неискренне. Но, то, что я хотел сказать, надеюсь она поняла.

— А где умер Иоганн? — перевела тему Николь.

— В Нью-Йорке.

— А Клаус?

— В Бухенвальде.

— Гореть им в аду, — подняла она свой бокал, сказав тост.

— Всем нам в аду гореть, — спокойно ответил я. И мы, не чокаясь, выпили.

* * *

Глава 26

— Что произошло, Виктор? К чему тревога была? — спросил у меня Эрик, когда в условленное время, мы встретились на пустыре на противоположной от моего дома окраине Парижа.

— Ник Фьюри. Помнишь ее? — ответил я. Добраться сюда было тяжело. И причина была в том, что я не чувствовал слежки. Совсем. Я изгалялся, как только мог. Применял все, чему научился у русских спецов за время войны, но не чувствовал, и все тут!