– Простите, ведь вы ксендз пробощ? – обратилась я к старшему из священнослужителей. – Теперь я уже совсем не знаю, что делать. Боюсь, это из-за меня стреляли в ксендза викария, и умоляю вас, ради всего святого, поговорите со мной!

Естественно, эти слова я произнесла чуть слышно, какие-то старушонки все-таки крутились поблизости и наверняка линчевали бы меня, услышь, что их обожаемого викария убили из-за меня, но пробощ не был глухим, услышал, кивнул и, вежливо взяв меня под руку, произнес:

– Пошли, дочь моя, давайте…

Я не дала ему закончить, громко вскрикнув, ибо проклятая нога угодила на неровность между плитками двора. Хорошо еще, что вместо обычного проклятия «О, к…!», я успела выкрикнуть одно «О!».

– Что с вами, дочь моя? – встревожился ксендз.

– Ничего особенного, отец мой, просто ногу сломала, но ходить могу, если недалеко…

Недалеко оказалось какое-то хозяйственное помещение. Меня усадили в кресло, наверняка епископское, но за древностью уже вышедшее в отставку. Сам ксендз занял место в столь же древней исповедальнице без верхних стенок и поинтересовался, о чем я желала с ним побеседовать. Набравши в грудь побольше воздуха, я в третий раз за день рассказала свою историю. Слушатель оказался внимательный и терпеливый. Когда закончила, только и произнес с легким укором:

– Действительно, все обернулось не наилучшим образом.

Помолчав, ксендз спросил:

– А где же письмо этой… Елены, вечная ей память?

– Письмо я оставила ксендзу викарию, он сам попросил. Ради Господа, скажите же, что произошло с викарием, не то меня совесть насмерть замучает!

Пробощ тяжело вздохнул.

– Все произошло в ризнице, там кто-то спрятался, ведь двери не запираются, и выстрелил в викария. Стрелял из пистолета с глушителем, не удивляйтесь, мы, слуги Божии, тоже смотрим телевизор. Он не убит, но рана тяжелая. Доктор Петркевич – великолепный хирург, мы все будем молиться, уповаем на Господа, надеемся, что с его помощью доктору удастся спасти нашего викария. К счастью, в момент покушения в ризницу вошла одна из наших прихожанок, преступник не сумел выстрелить второй раз и сбежал. К сожалению, прихожанка, женщина преклонного возраста, ничего не поняла и никого не заметила, хорошо, хоть шум подняла. Мы сбежались, вызвали «скорую», приехала полиция… Господи, воля твоя!

Я испустила такой вздох облегчения, что свободно могла надуть паруса знаменитого учебного парусника «Дар Поморья».

– Слава тебе Господи! Увы, колени преклонить не могу. Не дай Бог… до конца дней своих не простила бы себе! Конечно, я не нарочно, обратиться к ксендзу викарию меня заставило письмо несчастной Елены. Я коротко перескажу вам его содержание. А кроме того, возить по разным странам человеческую голову в багажнике своей машины, это, скажу я вам, так просто не забывается. Наверняка все это связано с каким-то преступлением и в то же время относится ко мне, но вот каким боком – не пойму, а хотелось бы понять. Да, в полицию я обратилась, они не очень-то мне поверили и что предпримут – не имею понятия. Ксендз викарий был единственной моей надеждой, я кинулась к нему, и вот результат…

– А вы не предполагаете, что за вами следили?

– Понятия не имею. Не исключено, Елена перед смертью могла наговорить преступникам много лишнего, возможно, несчастную пытали. Господи, я уже не знаю, что и думать! А не мог преступник забрать ее письмо у викария? Может, из-за него и стрелял.

– Боюсь, дочь моя, стрелял он не из-за письма, а из-за сведений, которыми располагал ксендз викарий. Ведь такие люди не верят ни в честность человеческую, ни в тайну исповеди.

Ксендз явно на что-то намекал, явно давал что-то понять. Я поднапряглась и осторожно поинтересовалась:

– Ксендзы ведь тоже исповедуются. У кого исповедовался ксендз викарий?

– Сколь несправедливо повсеместно распространенное мнение об умственной неполноценности женщин, – вздохнул ксендз. – У меня, дочь моя, у меня.

– Выходит, вы все знаете, святой отец?

– Всего наверняка не знаю. И ничего не скажу. Подожду, пока викарий не придет в сознание. Надеюсь, меня никто не попытается застрелить?

– Дай-то Господи, аминь. Как лучше поступить: приезжать сюда каждый день или можно связаться с вами по телефону?

– Достаточно телефона. Изобретения человеческие тоже свершаются по воле Господа. Вот номер моего телефона, а пани даст мне свой на всякий случай.

Я уже вставала со своего епископского кресла, когда в голову пришла светлая мысль: Груец не Лондон, здесь люди знают друг друга.

– Раз покойная Елена Выстраш назначила в письме мне встречу в костеле, значит, она тут бывала. Возможно, и вы ее знали. Возможно, у нее родня в Груйце или знакомые есть. Правда, глупо выйти на рыночную площадь и заорать во все горло: «Эй, знает кто-нибудь Елену Выстраш?» Может, какой другой способ найдется?

– Найдется, – рассеянно ответил ксендз, осторожно отцепляя сутану от занозистой доски в сиденье старой исповедальни. Нет, пришлось все-таки вытаскивать из нее занозу. – Да, – сказал он довольный, что занозу вытащил, – помнится, у нее здесь были какие-то родственники. Могу ошибиться, так что сначала проверю, а потом дам пани знать.

Вежливо поблагодарив, я с помощью ксендза дотащилась до машины и вернулась домой, где наконец-то несчастная нога получила заслуженный отдых.

Гжегож позвонил ближе к вечеру, видимо перед уходом с работы. Я предусмотрительно заранее расположилась рядом с телефоном.

– Ренусь исчез из виду вместе с Мизюней, – начал он. – Ты мне о нем напомнила, и я тоже заинтересовался. У меня есть кое-какие знакомые по ту сторону океана, я кое-кому позвонил, поговорил, и выяснилось, что он уже давно порвал все старые связи, а потом и сам исчез. Поговаривали о всяких нехороших аферах, которыми он занимался, называли ЮАР, Эмираты, Гонконг и т.п. Все полагают, что он давно уже вил себе теплое гнездышко, но вот из чего – точно неизвестно, аферы были туманные, конкретного никто не знает. Правда, намекали на какое-то наследство. Впрочем, повторяю, ничего конкретного, одни сплетни. А посудачить о ближнем все любят.

– Некоторые это скрывают. Вот интересно, с чего это Ренусь привязался ко мне? А Южная Америка не упоминалась? Тогда можно было бы предположить, что он занялся раскопками сокровищ инков и майя…

– Пожалуй, это мысль! Особенно, если учесть, что при нем в качестве жены подвизается Мизюня. Впрочем, плевать мне на этих супругов, что у тебя?

– Много чего и все ужасное. Так и быть, скажу, хотя, сдается мне, мой телефон стал прослушиваться. Но ведь если об этом пишут в газетах, значит, не секрет? Занимаюсь ногой… нет, о ноге в газетах не писали, но из-за нее ничего не удалось сделать, только в Груец съездила. Неловко ступила, а она опять распухла, проклятая. На камень наткнулась…

И я коротко рассказала о ксендзе викарии, на всякий случай умолчав о ксендзе пробоще. Гжегож сразу учуял второе дно, потому как при ксендзе викарии не усмотрел никакого камня, на который я наткнулась.