– Ты так сильно полагаешься на силу своих мечей? – усомнился пастор.

Волчок усмехнулся, и усмешка его вышла жесткой и холодной.

– В отличие от вашей паствы, отче, я умею сражаться и делал это не раз.

По лицу пастора пробежала тень. Он вздохнул и сказал:

– Что ж… Возможно, ты прав. Мне остается лишь благословить тебя.

– Спасибо, отче!

Волчок нагнул голову. Пастор прошептал латинские слова молитвы и трижды перекрестил Волчка.

Сумерки еще не сгустились, когда всадник, одетый в рясу, плащ и шляпу, пересек лес и выехал на равнину, убегавшую к подножию холмов, покрытых виноградниками. Припозднившиеся крестьяне подвязывали лозы к шестам и подрезали сухие побеги.

Город стоял на возвышенности и был опоясан кольцом крепких стен и болотистым рвом, поросшим ивняком. Он находился в пятнадцати верстах от деревни общинников, которой руководил пастор.

Миновав ров и представившись городским стражам послушником, Волчок спешился, передал смотрителю городской коновязи узду вместе с парой медных монет и дальше пошел пешком.

Сторож на городской ратуше пробил десять часов. Волчок шел по узкой, замусоренной улочке города, кутаясь в длинный плащ. Широкополую шляпу он надвинул на глаза. Окна в первых этажах домов были наглухо задвинуты ставнями, и огоньки в щелях почти нигде не светились. В эти ненастные дни город ложился спать рано.

Волчок быстро пересек Рыночную площадь, свернул на улицу Нарциссов, прошел по ней, потом снова свернул, прошел еще немного и вышел к церкви Пречистой Девы. Народу на улочках не было совсем. Лишь в отдалении раздавался тихий топот ночного дозора.

Волчок отлично запомнил план города, который начертил ему пастор. Запомнил намного лучше, чем сам ожидал.

В какой-то миг Волчок поймал себя на том, что неплохо видит во тьме. Он остановился и с недоумением огляделся, ожидая увидеть что-нибудь вроде фонарей, факелов или хотя бы открытое окно, откуда мог литься тусклый свет сального огарка. Но ничего такого не было.

Волчок провел ладонью по лицу.

– Дьявольщина какая-то, – тихо пробормотал он.

Озадаченно хмуря брови, Волчок двинулся дальше, обогнул церковь и свернул в Трактирный переулок. Вскоре он увидел перед собой каменное здание трактира, над дубовой дверью которого красовалась вывеска «Жареный петух».

Из-за двери доносились приглушенные звуки разухабистой песни. А когда Волчок открыл дверь, песня едва не оглушила его.

Слезы брызнули из глаз.

Как слезам не литься?

Стану я за всех за вас

Господу молиться,

Чтобы милостивый Бог,

Силой высшей власти,

Вас лелеял и берег

От любой напасти!

Шумная, пьяная компания поднялась, грохоча лавками, из-за стола и, продолжая горланить песню, двинулась к выходу.

…Как своих детей, отец

Нежит да голубит,

Как пастух своих овец

Стережет и любит!

Волчку пришлось посторониться, чтобы пропустить мимо себя четырех бражников, пахнущих вином, чесноком и потом. Как только дверь за ними закрылась, он прошел к ближайшему столу, сделал знак трактирщику и заказал себе кружку сбитня.

Через минуту трактирщик, крупный, толстобрюхий мужчина лет сорока, грохнул перед ним деревянную кружку со сладко пахнущим напитком:

– Пей, божий человек! – с ухмылкой продолжил он. – А захочешь чего покрепче – только скажи!

– Храни вас Бог, дружище! – поблагодарил Волчок смиренным голосом.

Трактирщик хмыкнул, развернулся и отправился к другому столу, за которым сидели два горожанина в одеждах, выдающих в них людей среднего или даже очень хорошего достатка. На их стол он поставил кувшин с вином.

– Нет ли у тебя к этому вину достойной закуски? – поинтересовался один из двоицы, желтокожий и сутулый. – Курица была тощая, и мы ее уже доели.

– Мой помощник понес на кухню несколько зайцев, – ответил трактирщик. – Если ты подождешь, скорняк, то совсем скоро полакомишься отличным заячьим рагу.

– Зайчатина – вещь хорошая, – похвалил другой мужчина, толстый, с ухоженными руками и обветренным лицом. – Кстати, говорят, в Эльстарском лесу снова объявились волки-людоеды.

– Правда? – встрепенулся скорняк. – Вот ведь жизнь – то черные псы, то волки-людоеды. И некуда человеку деваться от этих напастей!

– Полно вам, – равнодушным голосом проговорил трактирщик. – Слышал я, что черные псы разбойничают только по ночам. Всего-то и делов, что не ходить в лес ночью.

– Да как же не ходить, любезный? – с возмущением в голосе вопросил толстяк. – Наш лес большой, и ехать по нему долго. Самое меньшее пятнадцать часов. Никаких объездных путей нету. Как же еще прикажешь купцам гнать караваны?

– А реки на что? – тем же небрежным голосом обронил трактирщик.

– Реки! – Толстяк, будучи, по всей вероятности, торговым человеком, покачал щекастой головой и проговорил с горечью: – Вода уж три недели назад ушла. А товар ждать не станет.

– Ну, тогда и пенять не на что, – спокойно проронил трактирщик. – Господь на все дает человеку выбор.

– Нету никакого выбора, братья, – возразил тощий скорняк. – На все воля Божья. В Библии-то что сказано? А сказано там, что ни один волос не упадет с головы человека без Божьего промысла!

Толстяк-торговец насмешливо скривился.

– Богу больше делать нечего, кроме как подсчитывать волосинки на твоей плешивой башке.

Скорняк было надулся, но тут ему в голову пришла идея. Он посмотрел на Волчка и заговорщицким тоном предложил, обращаясь к торговому человеку и трактирщику:

– А давайте-ка спросим божьего человека, пускай он нас рассудит. Слышь-ка, божий человек!

Волчок отставил кружку со сбитнем.

– Слушаю тебя, брат мой, – проговорил он.

– Ты слышал наш разговор, не правда ли?

– Отчасти.

– И что ты на это скажешь?

Волчок поднял глаза к потолку и смиренно произнес:

– Этот мир создан Господом, и он не может быть плох. А стало быть, любая гадость здесь в конечном итоге обернется добром. Божий промысел шествует тайными путями.

Скорняк и торговый человек переглянулись.

– Сложно говоришь, монах, – пробасил торговец. – Тебя послушать, так получается, что в мире совсем нет зла?

– Зло есть. Но оно – обратная сторона добра. Не бывает света без тени.

Скорняк отхлебнул вина, вытер рот ладонью и доверительно проговорил, обращаясь к собутыльнику и трактирщику: