Саней Серого впереди видно не было – парная упряжка шла быстрее. А еще поднялся встречный ветер.

Первый его порыв подхватил в воздух сухой легкий снег, ударил им в лица, пытаясь ослепить путников. Но на этом ветер не остановился. Небо стало заволакивать тучами – сразу потемнело, и теперь уже снег не только летел в лицо, но и падал сверху, закручивался вихрями, наносил удары то справа, то слева, норовя сбить с пути.

Свист ветра перекрыл все звуки вокруг.

Кривой что-то сказал – Хорек не расслышал и переспросил, но теперь Кривой ничего не понял и крикнул в ответ. Его крик ветер ловко перехватил и зашвырнул далеко-далеко в белую мглу.

– Оно и к лучшему! – прокричал Кривой уже в самое ухо Хорька. – Так хоть нас не заметят.

– А мы не заблудимся? – крикнул в ответ Хорек. Вокруг ничего не было видно, даже саней впереди.

– Небось! – крикнул Кривой. – Мне сказали, что я умру тяжело! А замерзать – не больно и легко. Это не моя смерть!

Хорек уже хотел было ответить ему, но тут вдруг кто-то простонал возле самого его уха, и ледяная рука скользнула по лицу. Будто покойник какой подкрался в этой круговерти, желая ударить и вцепиться в горло, но, видно, снег помешал – сшиб его, заставив только вскрикнуть и промахнуться. И мертвец не в горло впился, а лишь зацепил лицо.

Это сотник. Точно, сотник. Он ведь Волк, вот и воет сейчас вместе с ветром, пытается договориться, чтобы тот не мешал.

Хорек поднял воротник тулупа, сжался в комок и нащупал нож, который теперь всегда держал в валенке.

– Не тронь, – прошептал Хорек, – не тронь меня, Волк! Не я тебя мучил, а воевода!

Волк завыл, когти шаркнули по тулупу на спине.

– Не я, не я! Я отпустил тебя, Волк! Жалость проявил. Не тронь меня и друзей не тронь.

Хорек помнил, что люди обычно молятся в такие страшные мгновения, вот только никто из ватаги никогда не делал этого, по крайней мере вслух, и уж тем более не учил Хорька молитвам и заговорам. И выходило, что теперь ничто не стояло между ним и холодным дыханием мертвого сотника.

А Волк кружил, подкрадываясь все ближе, подвывая-постанывая от боли и предвкушения, потом легко вспрыгивал на сани, хлестал наотмашь по тулупу, холодил лицо дыханием, царапал кожу своей заледенелой шкурой.

– Не тронь, не тронь, не тронь, – шептал стынущими губами Хорек. – Нож, вот этот нож, смотри. На нем была твоя кровь, он тебя отпустил, вырвал из-под вороньих клювов! Отойди! Отойди, не то я снова ударю тебя этим ножом… Ты помнишь его? Помнишь?

Ветер усиливался, и Волк не выл – ревел над самым ухом, – толкал, пытался выбросить из саней, уволочь в темноту, забросать снегом, отомстить за то, что не похоронили его, оставили на дороге воронам на поживу.

И еще несколько голосов закричали во мгле, застонали, захохотали и заулюлюкали – это Молчун со своими слугами. Они тоже здесь, они не отпустят ватажников просто так, не отстанут, не простят.

Им нужен Рык. Им нужны Дылда, и Кривой, и Заика… И он, Хорек! Сотник не справился один, испугался ножа, позвал этих, чтобы вместе напасть. Хлесткие удары сыпались с разных сторон: в лицо, по спине, снова в лицо – они окружали Хорька, прижимались к нему своими ледяными телами, будто желая согреться… Нет, не согреться! Они хотят высосать тепло из его тела, из крови…

Упасть на дно саней, зарыться в шкуры – там они не найдут… не найдут. Не достанут. Кривой останется один. Никто не прикроет его спину… И он не знает, что мертвецы пришли за ними, настигли, подстерегли. Он пропустит всего один удар, холод пронзит его насквозь, как рогатина, как тяжелое копье дружинника с размаху… А потом придет черед Дылды, Заики, Деда – всех ватажников, даже не подозревающих об опасности. И последним – Хорек знал это наверняка – последним упадет Рык, вожак. И вот его мертвецы будут терзать долго, бесконечно долго, и не закончится эта пурга, пока не утолят они свою ярость, не напоят свою месть.

У них на пути только Хорек. Только он один рассмотрел мертвецов в метели, только он расслышал их голоса в реве ветра, и только он один может их остановить. Он один.

Крови хотите? Будет вам кровь!

Хорек стянул левую варежку, протянул руку в снежную круговерть и полоснул себя ножом по ладони. Резко, с силой, как ударил по горлу сотника. Полыхнул огонь, кровь потекла по ладони.

Словно холодный жадный язык коснулся ее, лизнул, разбрасывая капли, пуская их по ветру.

– Пейте, – шептал Хорек. – Пейте, это моя плата. Отпустите нас. Примите плату и отпустите.

– Ты что? – пробился сквозь рев ветра голос Кривого. – Что ты делаешь?

Он схватил Хорька за руку, прижал рану своей ладонью.

– С ума сошел?

– Нет, – прокричал Хорек в метель, ничего теперь не боясь. – Все хорошо! Все правильно! Они ушли! Ушли…

И, словно повинуясь этим словам, словно подтверждая их правоту, ветер затих, провыл что-то обиженно и улетел, хлестнув только по лицу напоследок.

Открылось черное небо, покрытое яркими громадными звездами.

– Ты зачем руку порезал? – прокричал Кривой, словно ветер еще ревел в его ушах. – Зачем?!

Он остановил сани, все еще сжимая руку Хорька и пытаясь сообразить, чем ее можно перевязать. И самое главное – как, если не может он отпустить руку мальчишки.

Из темноты подбежал кто-то… Дед. Он вытащил из мешка кусок чистой тряпицы, Кривой разжал руки, и Дед быстро обмотал кисть руки Хорька.

– Да как же это ты? – спросил Дед. – Чем?

– Твоим ножом, – засмеялся Хорек. – Острый у тебя нож…

– Что там у вас? – спросил Полоз.

– Ничего-ничего, – ответил Дед, – мне по нужде… остановился, не в портки же пудить.

– Давай живее! – прикрикнул Полоз. – До рощи чуть-чуть осталось, как бы еще заряд не накрыл. Тут между горами всегда как труба, от самого моря тучи несет. Давай живее!

Дед что-то сказал Кривому, тот кивнул и перешел на его сани, а Дед остался с Хорьком. Щелкнул вожжами – лошадь пошла, потом побежала.

Хорек упал спиной на шкуры и мешки и смотрел на неподвижные звезды. Вот луна бежит следом за санями, а звездам наплевать на тех, кто куда-то спешит. Они всегда неподвижны.

– Ты зачем руку резал? – спросил Дед тихо.

– Нельзя покойников просто так оставлять, – сказал Хорек. – Неправильно это. Совсем неправильно. Они ведь людьми были. За все нужно платить… За все… Жлоб за жадность расплатился, и Молчун, Сотник заплатил кровью за предательство… И я… Чем я лучше? Чем ты лучше?

Он говорил все тише, потом перешел на бормотание, так что Дед уже и разобрать не мог. Привязав вожжи к саням, Дед схватил медвежью шкуру, накрыл ею Хорька, подоткнул торопливо.

– Они не смогли! – выкрикнул Хорек. – Я… Я не пустил… Кровь… за всех… Они ушли – Сотник и Молчун, ушли…