Глаза эти расширились, мне казалось, что сейчас Лим понимает все, что со мной происходит.

И он повернулся, сказал что-то бэнду, высоко поднял руку… И торжественно, медленным вальсом взревела медь.

Всего меня,

Почему бы тебе не взять всего меня,

Неужели не видишь – я не могу без тебя.

Возьми мои губы, они не нужны мне одному,

Возьми мои руки, зачем мне они без тебя.

Ты взяла то, что было моим сердцем,

Почему теперь не взять меня всего?

Боже мой, откуда он знал? Кто сказал ему, что от Росса Коломбо я могу улететь на волнах нестерпимо громкого звука до самых небес?

Убийцы могли подождать. Потому что я танцевала, наконец, в «Раннимеде» с Элистером. И он, кстати, отлично это делал.

Лим пощелкал пальцами – «Возьми меня всего» без перерыва сменилась таким же медленным вальсом.

Я начала лихорадочно осматриваться по сторонам.

– Элистер, – сказала я, наслаждаясь роскошью подаренных нам нескольких минут. – Вы ведь уже были в нашем ботаническом саду? Том, где каждого выходящего из автомобиля атакует толпа обезьян?

– Увы, не был и вряд ли теперь буду. Как отлично, оказывается, танцевать с такой малюткой, как вы. Черт, о чем это я – они убили…

– Элистер, там, в саду, две породы обезьян. Длиннохвостая макака, которая атакует туристов и выклянчивает еду, и «обезьяна сумеречных листьев». Та сидит наверху тихо. Но она там есть. Мы чего-то не видим, Элистер. Эти типы не тронут нас посреди зала. Они рвутся сюда, чтобы загнать нас на кого-то еще.

– Значит, остается кухня, Амалия.

– Браво.

Осматриваться долго не пришлось. И, по следам официанта с подносом на высоко поднятой руке, мы влетели в кухню, к столбам огня и льющимся из кастрюли в кастрюлю ниагарам каких-то разноцветных жидкостей. А сквозь нее – и посудомойные комнаты – к заднему выходу, где пахло примерно так же, как пахнут все задние выходы в известном мне мире.

В результате мы оказались у самого дальнего угла здания, откуда открывался вид…

На все тот же круглый, посыпанный гравием двор, освещенный желтизной фонарей и с мечущейся в этих кругах света мошкарой.

Нас никто в темноте не видел, но что было дальше делать – непонятно.

– Да все очень просто, – сказал обнимавший меня сзади за талию Элистер. Его била мелкая дрожь. Но при этом он внимательно рассматривал авто, эти здоровенные темные механизмы, сладко пахнущие маслом и газолином.

– Просто я вдруг вспомнил, – снова прозвучал у моего уха его подрагивающий голос, – что брат моего прадедушки был пиратом. Вы случайно никогда не водили эти штуки?

– Вы удивитесь, Элистер, но некоторые обстоятельства моего прошлого… В общем – да.

– Отлично, – сказал он, и продолжил свое занятие.

Все шоферы столпились поближе к выходу, у двух почти одинаковых новеньких, напоминающих вагон или лодку «остин-7» новой модели. Дальше, по цепочке, стоял не менее мощный «шевроле» 1927 года. Два древних «максвелла», напоминавшие цилиндры на высоких колесах с кепкой. А дальше – о, сверкающий лаком новейший «кросли-спорт», низкий, с плавно обрисованными передними крыльями. Посредственный «хадсон» пятилетней давности, «мерседес»-двухместка новой модели с квадратным задом и колесом на нем и противный новый «моррис» – маленький кубик с тонкими, как у велосипеда, колесиками и носом – как обрезанная пирамидка.

– Я выбираю то, что знаю, – негромко прозвучал голос Элистера, – есть такой один очень важный признак… Плюс надо, чтобы авто стояло в темноте, под деревом. А значит – остаются только два. «Кросли» не получается, а жаль.

Сгибаясь ниже бортов машин, Элистер подобрался к скучному «хадсону», медленно открыл левую, соседнюю с водителем дверь и долго, тихо рылся где-то на дне. Наконец выполз оттуда с изогнутой, как саксофон, хромированной рукояткой, шепча «вот он, этот признак». Показал мне, чтобы я, так же сгибаясь, пробиралась к водительскому месту. Сам скрылся перед носом авто, оттуда донесся приглушенный лязг.

– Готовьтесь! – раздался шепот.

Я нащупала педали и рукоятку переключения скоростей на руле.

Мотор еле слышно крутнулся. И еще раз (пригнувшись к рулю, я пыталась вглядеться в группу шоферов, которые пока что не обращали на нас внимания).

«Чух, чух», – сказал мотор, а потом вдруг натужно взревел, я нажала на педали, Элистер перевалился через бортик слева от меня. Не коснувшись великолепного «Кросли», я вывела неуклюжее авто на гравий дорожки, и мы понеслись по ней полукругом, к воротам, к разбегавшимся от нас пуллерам рикш, я – сжав зубы, Элистер – со злобным криком: «Прадедушка, привет!»

Уверенный поворот направо, в сторону Нортхэм-роуд, от центра города – к этому моменту я каким-то образом уже очень хорошо знала, что мне осталось сделать.

Мы неслись по идеальному, почти пустому шоссе, справа от нас горели гирлянды золотых огоньков в темных кронах деревьев, а за ними высились особняки, один за другим. Мавританский – где обычно останавливался король Сиама, еще один – с башней и полуколоннами…

– Вот это – Лимбург, Элистер!

– Что, тут живут наши французские союзники по Антанте?

– Ни одного человека из Антанты тут нет, англичане давно уже сдали Нортхэм-роуд богатым китайцам, для англичан тут стало слишком дорого! – кричала я сквозь гул мотора (и сожалела, что у меня нет длинного шарфа). – Лимбург принадлежит семье Лимов. А вот это – Сунстед, и догадайтесь…

Элистер хохотал – он, в лихорадке побега, опять забыл, что произошло в отеле с его другом, мне было знакомо это состояние – и пытался выговорить фамилию «Сун».

– Это что, вот в Гонконге есть бар «У Вонга», а хозяина зовут Вонгерихтен, он швейцарец…

Огни, кроны деревьев, высокие сияющие светом окна, отдаленная музыка, несемся мимо. Сворачиваю в тихое место под деревьями, сидим там тихо и радостно курим (хотя последнего, из-за двух огоньков, делать не стоит, если полиция решит искать нас – но ей наверняка не до того).

– Я все думал, где на земле настоящий рай и праздник, – сказал Элистер, закидывая голову к черному небу. – Оказывается, это здесь. И надо же, чтобы именно тут…

– Кто-то назвал огни Сингапура обещанием праздника, который не приходит никогда, – заметила я. – Но тут он все-таки есть, вы правы. Хотя он проходит, и ворованные автомобили тоже надо иногда отдавать хозяевам… Элистер, а сейчас несколько слов очень серьезно. Я хочу, чтобы вы сделали самое трудное из всего, что можно сейчас сделать. То, что вам покажется отвратительным и позорным. Но сначала о том, что я поняла этим утром. Нас хотят убить за то, что мы знаем.

– Но мы…

– Да, так. Но этого не знают те, кто хочет нас убить. Они ошибаются, но что нам толку. И что толку от пальбы из револьвера и угона авто, если… Скажите, Элистер, вы понимаете, что это очень крупное дело? Что в нем задействованы очень большие силы и большие деньги? Да? Теперь: вот вы уедете в Калькутту. Ваш дом там очень похож на крепость? А раз нет, то рано или поздно туда придет совсем не китаец, и без всякой повозки. А еще есть я. И тут все вообще плохо. И остался только один способ поставить наших невидимых противников в положение, когда они не смогут меня тронуть. Побоятся. Задумаются. Сделают паузу.