К его большому удивлению, оказалось, что механизм таких эмоций все еще действует, и ржавые колеса раскручиваются все быстрее и быстрее. Он был как аппарат, который включается в сеть после долгих лет простоя.

Они свернули в туннель пошире. Сцилла теперь бесшумно шла рядом с ним, пританцовывая от нетерпения. Ему только и оставалось, что поспевать за ней.

Уголком глаза он наблюдал за ней, наконец-то всерьез обдумывая причину, по которой она его сюда доставила. Знает ли эту причину она сама, или она слепо следует приказам? Второе казалось более очевидным.

Он прикинул это в уме. Она была послана специально за ним. Она знала его имя и где его найти. Каким образом? Он понятия не имел. Зачем?

Смысл имел только один ответ. Он — бергманский хирург. Не только знающий все обычные медицинские процедуры, но умеющий также лечить состояния, с которыми не справится ни один обыкновенный врач. Неизбежный вывод: этот Кулак приказал его похитить и доставить ради того, что он умеет делать.

Как сказала Сцилла, этот Кулак проповедует, что медицина есть обман и заблуждение. Она действует так, будто ему верит, хотя именно она тащит к нему доктора.

Марши знал, что удивляться не следует. Фанатизм и слепота к реальной жизни всегда идут рука об руку — это две стороны одной фальшивой монеты. Его подмывало указать ей на это противоречие, но можно было уверенно предсказать, что в лучшем случае ее реакцией будет страстное отрицание. Скорее всего насильственное.

Это навело его на мысль: учел ли этот Брат Кулак возможность, что она может обнаружить его ложь? Кажется, он держит ее на коротком поводке, но все же…

Глядя на нее исподтишка, наблюдая ее сверхчеловеческую быстроту и неимоверную силу в этом непробиваемом серебряном экзоте, Марши думал, что не хотел бы быть на месте ее господина, когда рухнут эти иллюзии.

Сцилла ввела код, открывший массивную стальную дверь, загораживающую вход в апартаменты ее Господина, код, известный только ей и Брату Кулаку. В ней боролись за власть надежда и страх, сомнение и замешательство, и оттого трудно было сосредоточиться.

Как хорошо будет снова оказаться рядом с Господином. Там, где ее место. Она уже целую вечность там не была.

Она знала, что как-то изменилась за время первого в ее жизни отсутствия на Ананке. Как именно, она точно сказать не могла, и глубоко в сердце она молилась, чтобы возвращение домой снова поставило все на свои места.

Но стало только хуже. Эдем Ананке показался ей совсем не тем, не таким, каким он был, когда она его покинула. Он стал меньше. Грязнее. Гнетущим и почти… уродливым.

Она встряхнула головой, чтобы прояснить мысли. Заблуждения! Причина в ее глазах, не в том, на что они смотрят.

Даже созданная небесами плоть ангела слаба. Доказательство тому — продолжающие осаждать ее сомнения. Ожидаемое радостное возвращение домой затемнилось пеленой тревоги, когда она поняла, что ей предстоит явиться к Господину не с чистым сердцем.

Она не могла не испугаться, что Он увидит черные пятна на ее душе в тот самый момент, как направит на нее глаза, потому что разве не говорил Он, что может читать любые мысли? Недовольство его будет глубоко и справедливо. Даже близко к гневу, ибо то, что она не оправдала Его доверия, может вызвать у Него ярость.

Даже если Он как-то не заметит ее провалов с первого взгляда, она знала, что должна будет ему исповедоваться. Иначе только усугубятся ее грехи.

Как бы ни были открыты они, за них придется нести тяжкое покаяние. Она сама назначала много подобных кар, и знала, как высоко назначается цена искупления. Часто кара возвращала грешника в руки Господа, дабы Он мог ввергнуть его в ад, где грешнику и место.

Сцилла была ангелом. Но оставалась достаточно близка к человеку, чтобы ей хотелось бежать и спрятаться от того, что ей предстояло.

Но ее серебряные пальцы быстро плясали по клавиатуре, вводя код, который откроет дверь, будто знали, что единственный ответ — это, как и всегда, совершеннейшее повиновение.

Бог наказуем нас, ибо Он любит нас. Скрываться от Его наказания — значит скрываться от Его любви.

Она повторяла эту истину снова и снова, но впервые в жизни не находила в ней утешения.

Наконец была введена последняя цифра. Тихий гудок подтвердил правильность кода. Завыли двигатели. Двери распахнулись настежь, чтобы впустить падшего ангела и ее подопечного в приемную Избранного Богом.

И скоро над ними обоими воссияет Его справедливость и Его любовь.

— Иисусе сладчайший в банковском подвале, — пробормотал себе под нос Марши, глядя, как величественно отворяется наружу двухметровая стальная дверь толщиной в полметра. Казалось, что тактическая атомная бомба оставит на этой двери след не больше, чем шутиха.

Этот Брат Кулак, похоже, действительно верит в любовь своей паствы.

Сцилла поглядела на него, и он осторожно шагнул внутрь, не в силах угадать, что может его там ждать. Дверь с рокотом за ним закрылась, будто массивный и окончательный покров. Засовы толщиной в руку стрельнули на место, запечатав дверь.

Марши понюхал воздух. Он был чист и приятен, содержание кислорода чуть выше нормы, и после духоты туннелей от него кружилась голова, как от вина.

Отдельная система жизнеобеспечения. Брат Кулак явно человек осторожный. Человек из народа, конечно.

Ангельский конвоир взял его за руку и провел через арку вестибюля в широкую ротонду под высоким сводчатым потолком. Полусфера комнаты была отделана настолько же тщательно, насколько грубы были туннели. Изящные резные колонны, отстоящие от сверкающих гранями стен, обрамляли широкий мозаичный пол. В дальнем конце стоял столовидный алтарь из белого камня, и настоящая деревянная кафедра на приподнятой паперти подсказывала, что это и в самом деле церковь.

Взгляд Марши скользнул вверх в поисках источника золотистого света, заливавшего зал. Он исходил из метрового диаметра сферы в центре купола. Шар изображал Солнце. Вокруг сферы поменьше соответствовали планетам и лунам, каждая тщательно заключена в прозрачное цветное стекло, и они кружились в бесконечном танце, отбрасывая на стены цветные блики.

Сцилла дала ему всего несколько секунд, чтобы воспринять прекрасное искусство, вложенное в эту церковь. Или почувствовать атмосферу печали, пропитывавшую ее, ощущение неиспользования. Использования не по назначению.

Она потянула его за руку с явным нетерпением.

— Сюда.

Его потащили к широкой двери между колоннами справа. Последний взгляд через плечо дал ему возможность получше рассмотреть алтарь.

Холод пробрал его насквозь, когда он заметил толстые плетеные полосы, привинченные по бокам алтаря. Сверху алтарь был исцарапан и изрезан. Во впадинах и царапинах остались темно-коричневые пятна…

Сцилла развернула его лицом к себе.