Она закрыла книгу и перевела дух.

– В общем, сам видишь: на Востоке и на Западе это совершенно разные животные. Китайский единорог символизирует мир и спокойствие, европейский – агрессию и похоть. Но что один, что другой – вымышленные существа, а раз так, то какими качествами их ни наделяй – все едино.

– Значит, единорогов в действительности не существует?

– Есть порода дельфинов, которых называют «единорогами»[33], хотя если разобраться – это у них не рог, а клык верхней челюсти, проросший сквозь лобную кость. Прямой и длинный, два с половиной метра, покрыт резьбой наподобие дрели. Но эта тварь живет только в открытом море и слишком редка, чтобы люди могли так уж часто встречать ее в те времена. Зато в мезозое животные, подобные единорогам, были. Вот, например...

Она взяла «Археологию животных» и раскрыла где-то на второй половине.

– Вот это – два вида жвачных, обитавших на Североамериканском континенте в мезозойский период, то есть примерно двадцать миллионов лет назад. Справа – цинтетоцерус, слева – кураноцерус. Хотя и тот, и другой трехрогие, один рог больше других и отстоит отдельно.

Я взял у нее книгу и посмотрел на картинку. Цинтетоцерус сильно смахивал на гибрид пони с оленем. Два рога у него располагались на голове, как у коровы, а еще один, длинный, красовался на кончике носа, разветвляясь на манер буквы «у». В отличие от него, у кураноцеруса была морда пошире, два рога на голове напоминали оленьи, а еще один – длинный и острый – торчал изо лба, круто загибаясь назад. Абсолютно нелепые создания.

– Но почти все звери с нечетным числом рогов постепенно исчезли с лица Земли, – продолжала она, забирая у меня книгу. – По крайней мере, среди млекопитающих ни однорогих, ни трех-, ни пяти-, ни семирогих практически не осталось. Всех смыло эволюцией. А если точнее, они с самого начала были выкидышами эволюции. Причем, не только среди млекопитающих: существовал и трехрогий динозавр – гигантский трицератопс, но и он считается редчайшим исключением. Рога для животного – прицельное оружие ближнего боя, поэтому в третьем роге никакой нужды нет. Это ясно на примере обычной вилки. Три зубца вонзать труднее, чем два, верно? Давить сильнее приходится. Более того: если один рог случайно зацепится за что-нибудь, остальные два тоже не воткнутся куда нужно. А уж если драться со многими противникам сразу, очень трудно срочно вынуть три рога из одного врага, чтобы тут же вонзить в другого...

– Слишком большое сопротивление, и слишком долго вынимать, – кивнул я.

– Именно так! – подтвердила она, тыча три пальца мне в грудь. – Это и есть основной недостаток многорогости. Низкая выживаемость. В этом смысле два рога или даже один куда эффективнее. У однорогости, впрочем, другое слабое место... Хотя сперва, наверное, лучше рассказать о целесообразности именно двух рогов. Самое ценное в двух рогах -то, что они разделяют нагрузку на две стороны. Поведение многих животных определяется как раз тем, что они поддерживают баланс между своими правой и левой половинами, равномерно распределяя силы по всему телу. Потому и ноздри в носу две, и во рту левая и правая части функционируют автономно. Пупок, конечно, всего один – но это, в каком-то смысле, уже рудимент.

– А пенис? – спросил я.

– Пенис составляет пару с влагалищем. Как сосиска с булкой в хотдоге.

– В самом деле... – только и сказал я. Что тут еще сказать?

– Но главное – глаза. Это контрольный пункт как при защите, так и при нападении, поэтому рациональнее всего, когда рога располагаются у самых глаз. Хороший пример – носорог. В принципе, он-то и является единорогом. А знаешь, почему? Потому что ужасно близорук. Однорогость – следствие близорукости. Один дефект породил другой. А выживал он до сих пор лишь потому, что травоядный и покрыт мощным панцирем. Потому и защищаться особо не нужно. В этом смысле он ничем не отличается от трицератопса. И все-таки настоящий единорог, если судить по картинкам, совсем не такой. И панциря нет, да и выглядит гораздо, хм...

– Беззащитнее, – подсказал я.

– Вот-вот. Защита у него такая же безнадежная, как у оленя. А если он еще и близорук, ему просто крышка. Ни острое обоняние, ни чуткий слух не спасут, если ты в западне, а защищаться практически нечем. Охотиться на такое животное – все равно что палить по домашнему гусю из дробовика. Следующий недостаток одного рога: потерял его – и твоя песенка спета. Жизнь однорогих – это путешествие через пустыню Сахара без сменных покрышек. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю.

– И, наконец, последний минус: один рог очень трудно куда-либо с силой вонзить. Ну, сравни, например, как действуют наши задние и передние зубы. Коренными кусать легче, правда? Потому что в нашем теле срабатывает элементарный принцип рычага. Чем дальше объект от центра тяжести, тем труднее применить к нему силу... В общем, теперь ты сам понимаешь: единорог – не животное, а какой-то ходячий дефект. И с точки зрения эволюции он – бракованная игрушка.

– Да, теперь кое-что понятно, – сказал я. – А ты здорово объясняешь.

Польщенная, она рассмеялась и снова погладила меня пальцами по груди.

– Но и это еще не все. Если рассуждать логически, только одно условие могло бы уберечь таких несовершенных тварей от полного вымирания. И это – самая важная часть моего рассказа. Как думаешь, что это за условие?

Скрестив руки на груди, я задумался на минуту-другую, но на ум пришло только одно:

– Отсутствие естественных врагов?

– Умница! – Она наградила меня поцелуем. – А теперь смоделируй ситуацию, в которой у них нет естественных врагов.

– Ну, во-первых, они должны обитать в изоляции от остального мира. Чтобы к ним не могли проникнуть никакие хищники. Что-нибудь вроде «Затерянного мира» Конан-Дойля – высокогорное плато, или глубокий кратер, или еще какая-то зона, обнесенная горами или стеной...

– Молодчина! – снова похвалила она и подушечками пальцев пробежала, как по струнам, по моим ребрам напротив сердца. – Так вот, существует одна архивная запись. Согласно ей, именно в таком месте, похожем на твое описание, и нашли череп единорога.

Я судорожно сглотнул. Проблуждав в неизвестности, я вышел-таки на тропинку, ведущую к Истине.

– Это случилось в России в сентябре 1917 года...

– Первая мировая война, – попробовал вспомнить я. – Месяц до Октябрьской революции. Правительство Керенского накануне восстания большевиков.

– Один русский солдат обнаружил его, когда рыл окоп на линии германо-украинского фронта. Солдат принял находку за череп обычной коровы, отбросил в сторону и продолжал рыть свой окоп. И если бы не случайность, тайна веков, лишь на минуту увидевшая свет, так и осталась бы погребенной во мраке истории. Но вышло так, что командовал этим отрядом молоденький ротмистр, мобилизованный на войну прямо из аспирантуры Петроградского университета. Да не откуда-нибудь, а с факультета биологии. Ротмистр подобрал череп, забрал к себе, тщательно исследовал. И обнаружил, что имеет дело с черепом животного, какого не встречал ни разу в жизни. Ротмистр немедленно связался с заведующим кафедрой Петроградского университета, вызвал на место «раскопа» экстренную экспедицию, прождал какое-то время, но, разумеется, все впустую. Россия тогда погрузилась в полный хаос, государство не могло обеспечить фронт ни продовольствием, ни боеприпасами, ни медикаментами. По всей стране бунты и забастовки, – какие уж там научные экспедиции, тем более на линию фронта! Но даже если бы такая экспедиция и появилась, никаких условий для исследований ей бы, мягко говоря, никто не создал. Русская армия терпела поражение за поражением, и не исключено, что место для раскопок уже стало бы немецкой территорией.