Уильям Трюсте искренне удивлен.

— Да-а… — тянет он, потом до него наконец доходит. — Ну разумеется, вы можете проверить.

Эйлин Рамнес отвинчивает крышку круглой коробочки маскирующей крем-пудры разных оттенков. В ячейке с бледно-зеленой уже просвечивает донышко, а натуральный цвет вообще почти кончился. Наверно, надо было купить отдельные упаковки всех оттенков, но очень уж удобно, когда они под одной крышкой. Особенно когда синяки на разных этапах. Не забыть бы купить новую коробку, пока эта совсем не кончилась, думает она, наклоняясь к зеркалу.

Следы пальцев на шее уже почти не видны, а вот синяк на щеке упорно не проходит. Вроде как даже сдвинулся и создает впечатление, будто правая скула выше левой. Она смотрит на цветовую палитру в коробке, обдумывает, какой выбрать оттенок, одновременно пытаясь игнорировать стук пульса в ушах. Пожалуй, поверх синяка подойдет светло-розовый, а чтобы скрыть красную трещину на губе — немножко зеленого. Или наоборот?

Сосредоточься. Ты же знаешь.

От внезапной усталости руки тяжелеют, становятся неподъемными. На секунду мелькает мысль: раз уж встреча с Карен не состоится, послать все к чертовой матери, оставить как есть. Она ставит круглую коробку на край раковины и пустым взглядом глядит в увеличительное зеркало. Рассеянно смотрит на нечеткий калейдоскоп разных оттенков бежевого, голубого и желтого.

Неужели я правда вчера разговаривала с Карен? — думает она. Сейчас это кажется совершенно нереальным. Или, по крайней мере, происходившим несколько недель назад. Помню, как она обрадовалась, услышав, что это я. Сперва удивилась, а потом… да, обрадовалась.

Горло перехватывает, она сглатывает комок, и что-то внутри ее вяло размышляет, не собирается ли она заплакать или все дело в пальцах Бу, которые она до сих пор чувствует на своей шее.

Господи, ну зачем она позвонила? Так нелепо. Так опасно. Ведь еще когда искала Карен в записной книжке мобильника, понимала: если я это сделаю, возврата не будет.

Она не помнит, о чем они говорили. Помнит только, как ощутила разочарование пополам с облегчением, когда Карен сказала, что она на Ноорё и встретиться не сможет. Нет, вообще-то облегчение было куда больше, незачем себя обманывать. Карен продолжала говорить, и она сама, наверно, тоже что-то говорила. Пока ждала окончания разговора, рот, скорей всего, действовал на автопилоте и, вероятно, рассуждал беззаботным тоном, она ведь изрядно в этом наторела. И все время сжимала в кулаке большой палец, чтобы не забыть: надо удалить номер Карен из списка звонков до того, как Бу учинит очередную проверку. На это у нее еще хватает ума.

О чем я думала?

На сей раз, если бы они действительно встретились, Карен бы заставила ее все рассказать. И она, разумеется, это понимала, когда звонила, но, тем не менее, оставила предостерегающий сигнал без внимания. Почти час сидела с мобильником в руке, сомневалась, раздумывала и в конце концов уступила желанию, которое оказалось слишком сильным. Желанию услышать голос из давнего времени, из времени до. Желанию выплеснуть наружу всю мерзкую правду о поражении и поруганном достоинстве. Желанию, чтобы гнев Карен вырвался на свободу, захватил и ее, раз уж она сама больше не в силах вскормить в себе злость. Пусть бы Карен плакала ее слезами.

А дальше?.. Ничего. Ни мыслей, ни плана, ни стратегии. Ни сил. Теперь уже нет.

У Карен все это есть, думает она. Во всяком случае, когда речь идет не о ней самой, а о других. С собственными проблемами она справлялась куда хуже. Эта мысль на секунду дарит облегчение: она не единственная, у кого есть проблемы, их у каждого предостаточно. Реальность опять тут как тут. Нет, так нельзя.

У нормальных людей так не бывает.

Нормальные люди не попадают в такие обстоятельства. Карен не виновата в том, что случилось десять с лишним лет назад, но мне, кроме себя, винить некого. Карен не поймет. Будет твердить, что есть выход, решение, спасение.

Будто кто-то вообще способен одержать верх над Бу Рамнесом.

Эта мысль возвращает Эйлин к реальности. Она быстро смотрит на часы. Через полчаса надо браться за обед. Она наклоняется ближе к зеркалу, наметанным взглядом изучает, какие оттенки и уровни маскировки потребуются сегодня. Может, все прошло бы быстрее, не используй я столько кремов, мелькает в голове. Но тотчас же понимает, что так нельзя, дети непременно начнут задавать вопросы, по крайней мере Тюра. Или хуже того, будут смотреть на нее безмолвными, перепуганными глазами. Нет, ради них она вынуждена выкручиваться изо всех сил. Кроме того, Бу рассвирепеет, если она заставит его смотреть, как она выглядит на самом деле, без косметики. Особенно теперь, когда у него такой трудный период, сплошной стресс на работе, а вдобавок куча требований со стороны партии.

Ей вовсе не хочется его провоцировать.

— Что ж, во всяком случае, все это легко проверить через телефонную компанию, — тихо говорит Карен Турстейну Бюле, когда десять минут спустя они, приотстав шагов на пять, следом за Уильямом Трюсте идут по двору. — Очень уж он говорлив, вам не кажется? Прямо как не в меру ретивый торговец на рынке.

Турстейн Бюле улыбается:

— Верно. Но и я бы на его месте вел себя так же. Думаю, все-таки веселее сидеть день-деньской да прихлебывать односолодовое, чем штрафовать народ за самогоноварение и превышение скорости. Вдобавок в здешнем окружении. — Он кивает на окрестности.

Пока они шагают за Уильямом Трюсте через двор, тот взахлеб продолжает свои воодушевленные рассуждения, регулярно громко восклицает через плечо, стараясь перекричать ветер и шум моря:

— Мы здесь, у Гротов, осуществляем полный цикл, от начала и до конца. Точнее, от зерна до бутылки. Многие винокурни теперь закупают готовый солод, есть даже такие, что называют себя производителями виски, а сами даже сусла собственного не производят. Но здесь, на Ноорё, есть все необходимое, ячмень, вода, торф… Кстати, вы знаете, что мы до сих пор применяем старинные бродильные чаны? Насколько я знаю, мы единственные.

Турстейн Бюле немедля задает несколько вопросов об эффекте брожения, и Карен пропускает все это мимо ушей. Энтузиазм Трюсте весьма симпатичен, однако и утомителен.

Из главного здания Уильям Трюсте быстрым размашистым шагом ведет их к складскому помещению, где, по всей вероятности, находится сейчас Йенс Грот. Проходя мимо длинного двухэтажного строения, он останавливается, оборачивается к ним:

— Это солодовня. Вот в такой же я в молодости начинал свою карьеру, только в Шотландии, конечно. Проверял температуру, перелопачивал сырой ячмень, открывал и закрывал окна, чтобы поддерживать нужную температуру. Надо было прорастить зерно, но в определенный момент прервать процесс, чтобы затем высушить его и окурить дымом. Вы уверены, что у вас нет времени на настоящую экскурсию?

— К сожалению, — поспешно говорит Карен. — По крайней мере сегодня, но в другой раз с удовольствием, — добавляет она.