Во-первых, подумал Грэм, почему существует ревность — не просто то, что охватывает его, но очень и очень многих? Почему она возникает? Каким-то образом она сродни любви. Но образ этот не поддавался ни количественному определению, ни постижению. Почему она внезапно принялась завывать у него в голове, как система предупреждения в самолете: шесть с половиной секунд, маневр уклонения, ТАК! Вот что иногда творилось в черепе Грэма. И почему она прицепилась к нему? Некая ущербность желез внутренней секреции? Все это было уже состряпано в момент рождения? Получаете вы ревность, как широкий зад или скверное зрение — Грэм страдал и от того, и от другого. Если так, то, может, она через какое-то время сходит на нет, может, химического вещества ревности в верхней мягкой коробке хватает лишь на определенное число лет? Быть может. Но Грэм сильно в этом сомневался; широкий зад обременял его уже много лет, и никаких признаков его поджимания не наблюдалось.

Во-вторых. Если по какой-то причине ревность должна существовать, почему она действует ретроспективно? Почему из всех ведущих эмоций это свойственно как будто только ей? А другим нет? Когда он смотрел на фотографии Энн — девочки и девушки, — он ощущал естественную печаль сожаления, что его там не было, а когда она рассказывала ему про то, как в детстве ее несправедливо наказали, он ощущал забурлившую в нем потребность защитить ее. Но эти эмоции были отодвинутыми, ощущаемыми сквозь марлю; они легко пробуждались и легко успокаивались — успокаивались просто от непрерывности настоящего, которое не было прошлым. Ретроспективная ревность, однако, накатывается валами, внезапными внутренними взрывами, которые оглушают тебя; источниками ей служат обыденности, излечение неведомо. Почему прошлому дано порождать сводящую с ума эмоцию?

Он сумел найти только одну параллель. Некоторые его студенты — не большинство, даже не многие, а, скажем, один за учебный год — проникались яростной ненавистью к прошлому. Так, в этом году примером может служить этот рыжий Маккакбишьего (Господи, теперь требуется год, чтобы узнать их фамилии, а после ты их больше не видишь, так стоит ли тратить усилия?), который бурно негодовал из-за того, что добру (как он его понимал) в Истории никак не удавалось торжествовать над злом. Почему Икс не взял верха? Почему Зет побил Игрека? Грэм словно увидел недоумевающее гневное лицо Маккакбишьего, повернутое прямо к нему на занятиях, требующее, чтобы ему сказали, что История — или, во всяком случае, историки — все напутали: а на самом деле Икс успел скрыться и много лет спустя объявился как Ку и так далее. Прежде Грэм отнес бы такую реакцию на счет… чего?., незрелости или, более конкретно, на счет какой-нибудь чисто личной причины вроде церковного воспитания. Но теперь он уже не был так уверен. Бешеная злость Маккакбишьего на прошлое включала сложные эмоции, связанные с мешаниной характеров и событий. Быть может, он страдал ретроспективным возмущением против несправедливости.

В-третьих. Почему ретроспективная ревность существует ТЕПЕРЬ, в последней четверти двадцатого века? Грэм недаром был историком. Многое отмирало, ярость между нациями и континентами угасала, цивилизация, на взгляд Грэма, обретала больше цивилизованности, этого нельзя было отрицать. Постепенно, был он уверен, мир угомонится, станет единым гигантским государством социального обеспечения, занятым спортивным, культурным и сексуальным обменами, а утвержденной международной валютой будут предметы электронного оборудования. Землетрясения и вулканические извержения не исключались, но даже мстительность Природы будет в конце концов укрощена.

Так почему же продолжает существовать эта ревность, нежеланная, ненавистная, с единственным назначением — доводить тебя? Подобно среднему уху, существующему, чтобы заставлять тебя утрачивать чувство равновесия, или аппендиксу, существующему только для наглой вспышки и последующего удаления. Как удаляют ревность?

В-четвертых. Почему это случилось с ним, именно с ним из всех людей? Он же, знал он, очень благоразумный и рассудительный человек. Естественно, Барбара старалась внушить ему, будто он шаржированный эгоманьяк, чудовищный развратник, бессердечен, эмоциональный карлик, но это было вполне понятно. То, что Грэм это понимал, лишний раз доказывало ему, какой он благоразумный и рассудительный. Его все называли благоразумным — его мать ласкающе, его первая жена язвительно, его коллеги одобрительно, его вторая жена — с ее любящим, чуть насмешливым взглядом полуискоса. Вот он какой. И ему нравилось быть таким.

К тому же он ведь никогда не принадлежал к величайшим любовникам мира. Была Барбара, затем Энн — и практически — всё. То, что он испытывал к Барбаре, вероятнее всего, было преувеличено беспечной новизной эмоции, изведанной впервые; тогда как то, что он испытывал к Энн, хотя полное и завершенное, как он знал, возникало с опаской. А в промежутке? Ну, в промежутке выпадали моменты, когда он пытался пришпорить себя, заставить почувствовать что-то близкое к любви, но результатом оказывалась только навязчивая сентиментальность.

Поскольку он сам признал о себе все это, казалось особенно несправедливым, что его же и наказывают. Другие пинали костер, но обжегся он. А может быть, в том-то и суть. Может быть, именно тут приложим анализ брака, сделанный Джеком, его Крестнашее. И, может быть, теория Джека, хотя и верная, не охватывает всего. Что, если дело не в природе брака — в каковом случае, будучи Джеком, вы обвинили бы «общество» и принялись бы нарушать супружескую верность, пока вам не полегчало бы, — но в природе любви? Куда менее приятная мысль: то, чего все ищут, обязательно потерпит неудачу — автоматически, неизбежно, химически. Грэму эта мысль совсем не понравилась.

— Ты мог бы оттрахать какую-нибудь свою студентку?

— Нет, не мог бы.

— Да безусловно мог бы. Все же трахают. Они для того и существуют. Я знаю, ты не красавец, но в их возрасте они чхать хотят. Скорее даже действует сильнее, если ты не красавец, если ты попахиваешь, или обложился, или в депрессии. Я называю это Сексом Третьего Мира. Его повсюду хватает, но особенно в этом возрасте.

— Ну, видишь ли, по-моему, это не годится. Ведь мы как бы считаемся in loko parentis,[11]и это выглядело бы немного инцестом.

— Семья, обходящаяся внутри себя, — семья прочная.

Собственно говоря, Джек даже не пытался помочь.

Он был уже сыт по горло постоянными визитами Грэма. Он уже отвалил достаточно прекрасных советов — чтобы Грэм лгал, чтобы он дрочил, чтобы он отдохнул за границей, — и его чемоданчик терапевта практически опустел. В любом случае он с самого начала не испытывал к Грэму особой жалости. Теперь же он почти склонялся к тому, чтобы дурачить своего друга, а не возиться с ним.

— …в любом случае, — продолжал Грэм, — я не хочу.

— Аппетит приходит во время еды. — Джек приподнял бровь, но Грэм упрямо счел его слова всего лишь банальностью.

— Самое странное… то, что меня тут особенно удивляет, — это визуальность.

— ?..