Четвертая серия – она начинает ловить его на несостыковках. Подруги пугают ее: кто он, ты ничего о нем не знаешь, он проходимец, он… чуть ли не инопланетянин.

Пятая серия – мистика. У Героини включается давно не работающий телевизор. Она видит по телевизору сцену из своей жизни, слышит свои слова. Нагнетается ужас.

Шестая серия – слежка. Классика жанра. Кто же Герой на самом деле – полицейский или бандит. Растянуть на две серии.

Восьмая серия – Герой понимает, что у него никого нет, кроме нее. У врущего упоенно и цветисто никого нет, кроме того, кому он врет! Но как теперь признаться, лучше сразу в Обводный, но… в Обводном холодная вода. …Решает прийти и сказать: «Я врал, я дерьмо, а ты прекрасна». Герой приходит, а она уже простила… Раскаяние, любовь. Все, пусть теперь ребята работают. А запуститься можно… в мае?..

Эспрессо. Нет, капучино. И тирамису. Диета? Один раз можно.

…Черт, опять «мыло»… Да, «мыло»… Столько идей, столько успешных проектов, и неужели я не могу ничего сделать, кроме «мыла»?! Я знаю, как обо мне говорят, – что я самый лучший халтурщик.

А кто-то сейчас пишет настоящее. Напишет, получит премию… Премии копеечные, не в этом дело… Но ведь и я пробовал писать, пусть давно, в юности… Мама показывала критикам, они хвалили, говорили: пиши, будешь русским Сэлинджером. Это же было, так почему, почему?!

Вообще-то у меня вполне тривиальный диагноз – человек, успешный в бизнесе, мучится от своей творческой несостоятельности. Со стороны кажется, что это надуманная проблема – у кого суп не густ, а у кого жемчуг мелок, но разве кто-то может измерить чужой жемчуг?! Этот мелкий жемчуг может сделать жизнь невыносимой.

Не забыть записать – про жемчуг. И почему вдруг опять всплыла эта нелепая привычка – «не забыть записать, может, когда-нибудь пригодится» – когда? Я уж много лет думаю – сейчас сделаю еще один сериал, еще заработаю, а потом уже напишу настоящее, мое. Абсолютно стандартная ловушка миллионера-трудоголика – еще один миллион, и начну жить. Никогда не начнет и потом не будет. А я? А я – совсем другое дело.

Как-то эта Маша меня зацепила? Дала какой-то импульс? Тургеневские девушки, они такие – то на одно подвигнут, то на другое… Тоже мне героиня романа – Маша Суворова-Гинзбург, правнучка губернатора Петербурга и местечкового еврея.

Вообще эта Маша, она как будто вписана в ткань романа. Все проезжают мимо нее по Фонтанке и знают, что всегда можно остановиться и зайти во флигель во дворе. А там кусок другой жизни, неспешной, внимательной. Все едут мимо нее по жизни, а она сидит в этом флигеле, как утес.

Ну а мне она больше не нужна. Шоколадный кекс? С апельсиновым соусом? Не нужно – диета. Еще тирамису.

Ну я и тупица! К черту сериал! Вот же она!

…героиня романа – Маша Суворова-Гинзбург, правнучка губернатора Петербурга и неизвестного местечкового еврея… советская принцесса, нищая профессорская дочка с коллекцией на миллион!

Семья – дворяне и евреи, репрессированные и убитые! Лагеря, эмиграция! Тут можно такую историю накрутить! И наследство, и загадочная суета вокруг картин!!! Картины – отдельная сюжетная линия, детективная, – что-нибудь пропало, нашлось, опять пропало… (Кража картин – нет, это уже было.)

Папашу ее нужно будет сделать пофактурней. Пусть будет не просто советский профессор, а, к примеру, знаменитый физик! Пусть откроет что-нибудь, пусть получит Нобелевскую или что-то вроде того… Приписать ему какие-нибудь диссидентские штучки, дружбу с Солженицыным… (Папаша – нобелевский лауреат – нет, это перебор)

Приукрасить ее, конечно, пусть будет красавица! Блондинка?., роковая брюнетка?..

Или лучше некрасивая и обаятельная, как княжна Марья, с глазами, в которых видна душа?

…А у этой Маши очки, глаз не видно… Надеюсь, Маша никогда не увидит моего романа и не узнает, что она

ПЕРСОНАЖ.

Обаятельная дурнушка, некрасивая, страшненькая?

…Все-таки героиня должна быть красавица… Красавица со сложной историей в прошлом, поломавшей ее жизнь.

Допустим, ее любили два друга… нет, лучше три. Один из них стал олигархом… Олигарх приезжает к ней, волнуясь, проходит мимо помойки, – здесь флэш-бэк, черно-белый, он вспоминает их общее прошлое.

…Черт, так и тянет на «мыло»! Главное, не увлечься и не перейти на «мыло»…

Эту ее наивность и доверчивость обязательно оставить – это стержень характера…

Насчет еврейской темы – нужно подумать. А может, вообще убрать еврейскую кровь? Сделать ее просто дворянкой?

***

С одной стороны, еврейская тема модная. Но может, лучше – чисто русский роман? Всегда есть люди, которым это как красная тряпка. Пусть будет чисто русская. Дворянка. Без глупостей.

Дворянка? (Дворянка-полуеврейка?)

Еще раз посмотреть эти ее фотографии, книги, патенты… Подробно расспросить, посидеть у нее на кухне, покрутить ее с разных сторон, пощупать материал – колоритные детали, выражения!!!

— Шоколадный кекс с апельсиновым соусом. Горячий яблочный пирог.

За успех! …Это будет такой роман – настоящий! Они думают, что я ничего не могу, кроме «мыла», а я – вот!..

Молодец! Казалось бы, как можно использовать эту дурацкую историю, и вдруг – такое. Потому что главное – добить, использовать до конца.

Призналась Аде во всем – в розетке, в пылесосе.

– Ах вот оно что, – сказала Ада таким сладким голосом, что у меня побежали мурашки по телу.

Такой ее сладкий голос я слышала только один раз. Когда Ада расселила одну потрясающую квартиру на Мойке. В этой квартире было девятнадцать комнат! Интересно, кто там жил до революции? Ада не знала. Интересно, кто там жил после революции?.. Ада не знала.

Так вот, когда она оказалась владельцем восемнадцати комнат из девятнадцати, а девятнадцатая старушка никак не хотела расселяться, Ада таким сладким голосом говорила старушке: «Ах вот оно что…» А старушка говорила:

«Да, а что здесь такого? Подумаешь, не хочу в Автово, дело-то житейское»…

– Простила? – спросила Ада. – Ты его простила?..

– Да, а что здесь такого? Подумаешь, сериал, дело-то житейское, – с независимым видом сказала я. – К тому же он, у него… ему было очень нужно, у него жизнь решалась.

– Х…я это все, – отмахнулась Ада.

– Почему же? – возразила я. – Есть другие слова: ерунда, чепуха, непроверенные сведения…

– Я же и говорю, х…я, – согласно кивнула Ада.