Эдвина тоже встала и повесила сумку через плечо, а я подхватил на руки Эдди.

— Ники! — взвизгнула девочка и поцеловала меня в щеку.

Мы пошли по тенистому тротуару вдоль парка, на-правляясь к тихой улочке. Эдвина протянула руку и по-гладила дочку по золотисто-каштановым волосам.

— Николас, я доверю тебе один секрет. И ты можешь положить его в банк, как и мои слова насчет Ала. Когда-нибудь моя дочь станет первой женщиной-президен-том!

Я перевел глаза с нее на Эдди, щекотавшую мне нос.

— Если этого захочет сама Эдди.

— Она захочет.

Увлекаемая семейными амбициями, Эдвина была способна действовать и за спиной дочери. Я мысленно приказал себе не забыть заступиться за Эдди, когда ее мать примется организовывать ее избирательную кам-панию.

Не исключено, что это начнется уже в детском саду.

Краем глаза я заметил тот ржавый фургон, когда он был еще в пятидесяти ярдах от нас. Машина двигалась медленно. Возможно, меня насторожило то, что води-тель прижался слишком близко к тротуару. Или его по-дозрительно низкая скорость. Как бы то ни было, я не стал ждать, оправдаются ли мои опасения.

— Бери Эдди и беги вон к тем деревьям! — шепнул я Эдвине. — Не задавай вопросов. Просто делай то, что я тебе говорю. Беги!

Я перебросил Эдди на руки ее матери. Эдвина всего лишь один раз оглянулась на фургон, крепко прижала к себе дочь и бросилась к елям. Взревел мотор, и машина прибавила скорость.

Я видел только того, кто был за рулем, но знал почти наверняка, что остальные прячутся сзади. Намерения водителя были абсолютно ясными. Машина перевалила через кромку тротуара и теперь ехала прямо на Эдвину и Эдди. Они не могли успеть добежать до деревьев. Я бро-сился наперерез фургону, на бегу вынимая автомати-ческий пистолет из кармана.

Когда я оказался в двадцати футах от машины и нацелился на лобовое стекло, водитель резко свернул. У меня было время только на один выстрел. Я спустил курок, и стекло разлетелось на мелкие куски. Фургон вильнул и врезался в фонарный столб.

— Ложись! — крикнул я Эдвине. — Прижмись к земле!

Она уже добежала до елок, нырнула под их ветки, упала на колени и спряталась за стволом, прижимая к себе Эдди.

Водитель медленно шевельнулся. Он не был ранен, только оглушен. Осколки покрывали его. Я бросился к задней дверце фургона, распахнул ее, но внутри никого не оказалось. Я тут же подскочил к дверце пассажира, дёрнул, но она оказалась заблокирована. Водитель тя-жело моргал, медленно поднимая руку ко лбу, на кото-ром стекло оставило мелкие порезы. Я вскочил на под-ножку, ударил кулаком по стеклу дверцы, а сам нагнул-ся в кабину через разбитое лобовое стекло.

— Не вздумай дернуться! — рявкнул я и направил на водителя пистолет, продолжая колотить по боковому стеклу.

Мужчина сделал глубокий вдох и ожил оконча-тельно. Увидев, что он поднял что-то с колен, укрытых какими-то старыми тряпками, я бросился вперед, но опоздал на какую-то долю секунды.

Звук близкого выстрела оглушил меня, словно по-щечина. Боковое стекло разлетелось, мою руку с силой отбросило назад. Я оступился и спрыгнул с подножки, покрытый осколками. В голове звенело. Водитель вы-скочил из машины, не выпуская пистолет, и бросился бежать по спокойной цивилизованной улице.

И все-таки я недаром был офицером «зеленых бере-тов». Я настиг его и набросился со спины, действуя, как на тренировке. Он был на несколько дюймов ниже меня, но плотнее, мускулистее. Правда, это ему не помогло. Я бросил пистолет, и из моей глотки вырвался стран-ный гортанный звук, который я до сих пор иногда слышу во сне. Я обхватил его за голову сзади — одна рука под подбородком, вторая на затылке. Если моя раненая левая рука и болела, я этого не заметил. Я выполнял работу, которой меня научили. Я повернул его голову — и сло-мал ему шею.

Нападавший упал к моим ногам, не издав ни звука, и дергался, умирая. Я победоносно стоял над ним, тяжело дыша, расставив ноги, руки согнуты в локтях, ладонями вверх. Я мог бы убить его еще раз, если бы пришлось. Я этого хотел.

Запах крови привел меня в чувство. Я уставился на него. Он перестал дергаться, и я понял, что кровь на его лице — моя кровь. Я медленно поднял левую руку и по-смотрел на нее.

Мизинца на месте не оказалось. Он отстрелил его.

— Господь всемогущий! — хрипло произнесла Эд-вина. Она стояла у меня за спиной.

Я медленно обернулся к ней, окровавленный, изу-веченный, осыпанный осколками. Она стояла у фурго-на, прижимая к себе плачущую Эдди. Эдвина прикрыла девочке глаза, чтобы она не видела мертвеца — и не ви-дела меня.

Впервые со времени нашего знакомства я увидел в глазах Эдвины отвращение и страх. Я понял, что она никогда не будет чувствовать себя в безопасности в люд-ных местах, всегда будет беспокоиться об Эдди. Но и рядом со мной она не сможет чувствовать себя по-преж-нему.

Я был убийцей. И не стыдился этого.

И она боялась меня.

— Как ты себя чувствуешь? — негромко спросил Ал. Он зашел ко мне в больницу поздно вечером, когда я пытался заснуть.

— Отлично, — солгал я.

Я потер глаза здоровой рукой. Левую руку мне за-бинтовали, на лице осталось множество порезов от ос-колков стекла. Но я переживал не столько из-за потерян-ного мизинца, сколько из-за того, каким я стал и что я сделал. Я не чувствовал за собой вины, и это сначала испугало меня, а потом я рассердился. Я убил человека, который хотел причинить вред людям, которых я люблю. Почему я должен чувствовать что-то еще, кроме удовле-творения?!

— Хочешь, я посижу с тобой? — спросил Ал. — Я могу остаться на ночь. Попрошу принести мне раскладную кровать.

— Ты должен быть дома с твоей семьей. Тебе при-дется потратить немало времени, отвечая на звонки ре-портеров.

Газеты и выпуски новостей по телевидению уже рас-трубили о нападении на жену и дочь Ала и о его работе под прикрытием, вызвавшей такую реакцию. Они с Эдвиной мгновенно стали популярными. И я тоже, только моя популярность оказалась со знаком минус. Незакон-норожденный сын сумасшедшей родственницы, о ко-тором семья Джекобс не любила говорить. «Зеленый берет», хладнокровно убивший гражданское лицо.

— Ты тоже член моей семьи, — возразил Ал. — Се-годня ты спас жизнь Эдвине и Эдди. Жизнь моей жены и моей дочери. — Ал коснулся моей здоровой руки. — Ты не мог поступить иначе. Это была самооборона.

Я не рассказал ему о том, что увидел в глазах Эдвины. Сомневаюсь, что она смогла признаться в этом даже самой себе. И я не сказал Алу, что мог отпустить водителя, дать ему убежать. Позвал бы полицию, они бы легко сцапали этого придурка. Наконец, я мог ударом свалить его, прижать к земле, подождать. Но я не стал. Я убил его. Ал и Эдвина всем говорили, что это была самоза-щита. Возможно, в техническом смысле это и было прав-дой… Во всяком случае, никто не собирался выдвигать против меня обвинений.