Он рассслышал слабое «нет», но знал, что она не имела этого в виду, и потому не переставал целовать ее, пока не осознал, что если сейчас же не прекратит, то сделает что-то, чего уж точно не хотел делать. «Как же это – не хочу? Еще как хочу! – подумал он, сам себе удивляясь. – Да я еще ни одну женщину так не хотел». Она слабо уперлась рукой ему в грудь и пролепетала еще тише «нет». Он бы не обратил на это внимания, если бы не ее глаза. Они были широко раскрыты, в них была растерянность, растерянность женщины, дошедшей до предела от страха и переутомления.

Не такой он желал иметь ее в своих руках – не дошедшей до ручки, но дышащей жизнью, той, настоящей Вилли Мэйтленд. Он отпустил ее. Они сидели на кровати, долго ничего не говоря и в тихом оцепенении глядя друг на друга.

– Зачем, зачем ты это сделал? – спросила она слабым голосом.

– Мне показалось, что тебе это нужно.

– Но не от тебя.

– Ну, от кого-то другого? Тебя давно уже никто не целовал, так ведь?

Она не ответила, но он знал, что попал в точку.

«Блин, какая красота пропадает!» – подумал он, роняя в очередной раз взгляд на безупречный маленький рот. Он усмехнулся, стараясь выглядеть беззаботным.

– Да, вот так я подумал.

Вилли глазела на его улыбку до ушей и спрашивала себя: «Неужели это так бросается в глаза?»

Правда была не только в том, что ее давно не целовали – так ее не целовали никогда! О, он знал, как это делается. Тут наверняка были годы практики с другими женщинами. Она поймала себя на том, что по какой-то дурацкой причине стала сравнивать себя с другими, и испытала чувство ненависти ко всем тем женщинам, что были у него до нее, и даже к тем, которые будут после.

Она повалилась снова на кровать и повернулась к нему спиной.

– Да оставь же ты меня! – взвыла она. – Все это слишком для меня, и ты, и все вообще. Я устала и хочу спать.

Он ничего не ответил. Она лишь почувствовала, как он провел рукой по ее волосам. Одно простое движение, но она поняла, что он не уйдет, что будет с ней всю ночь, будет всю ночь начеку. Он встал с кровати и выключил свет. Она лежала в темноте, неподвижно, и слышала его движения по комнате, как проверяются на крепость окна, замок на двери, стул – хорошо ли подпирает дверь.

Потом он удалился в ванную, зажурчала вода. Она по-прежнему не спала, когда он вернулся из ванной и растянулся на кровати рядом с ней. Она лежала и боялась, что он вот-вот опять станет целовать ее, боялась и жаждала этого.

– Гай? – прошептала она.

– Да?

– Мне страшно.

Он протянул к ней через темноту руки, она дала себя прижать к его голой груди. Ее окутал запах мыла и чувство защищенности. Да, это было не что иное, как защищенность.

– Это не грех – бояться, – прошептал в ответ он, – даже дочери Дикого Билла Мэйтленда.

А разве она могла быть кем-то еще? – думала она, лежа в его объятиях. Самое грустное было то, что она никогда и не мечтала быть дочкой героя. От отца ей были нужны вовсе не слава и не подвиги, тяжелыми медалями повисшие на ней. Ей нужен был просто отец.

Припав к земле, Сианг без движения лежал в какой-то вонючей грязюке и наблюдал за той частью улицы, где возвышался дом Шантель. Прошло уже два часа, а тот человек все сидел на своем месте у тратуара. В темноте видны были очертания его согнутой фигуры. Нет сомнений – это был полицейский, и к тому же очень неважный. Что это за раскаты такие? Уж не храп ли? Точно, храпит, думал Сианг. Какая удача, что часовыми всегда оказываются те, кто хуже всего переносит скуку поста. Настало время действовать. Сианг достал нож. Бесшумно его фигура отделилась от аллеи и перебежками, вдоль хижин, из тени в тень, заскользила по улице. В каких-нибудь пяти ярдах от цели он встал как вкопанный, когда храп вдруг захлебнулся и смолк. Голова часового поднялась, отряхивая сон. Сианг мгновенно приблизился, схватил голову за волосы и, запрокинув назад, полоснул ножом по горлу.

Вместо крика раздался хрип, со свистом из легких вырвался последний выдох. Сианг затащил тело за дом и свалил в сточную канаву. Затем юркнул в открытое окошко квартиры Шантель.

Она спала. Он мгновенно пробудил ее ото сна, закрыв ей рот рукой.

– Ты! – промычала она сквозь кляп из пальцев. – Чтоб тебя! Я из-за тебя попала в историю!

– Что ты сказала в полиции?

– Пошел прочь!

– Что ты им сказала?

Она откинула его руку в сторону.

– Ничего я им не говорила!

– Врешь!

– Думаешь, я идиотка, чтоб говорить им, что у меня друзья в ЦРУ есть?

Он отпустил ее. Она села на кровати, задев его руку шелковистой грудью. Старая потаскуха по-прежнему спала без одежды, с внезапным приливом похоти подумал он. Она встала и накинула халат.

– Не включай свет, – сказал он.

– Снаружи мужик сидел, полицейский, что ты с ним сделал?

– Оприходовал его.

– А тело?

– В канаве, позади дома.

– Прелестно, Сианг, просто прелестно! Теперь они и это на меня спихнут.

Она чиркнула спичкой, зажгла сигарету. Пламя спички на миг осветило ее лицо и черные спутанные волосы. В полутьме она казалась по-прежнему молодой, сочной и соблазнительной.

Спичка погасла.

– Что там было, в полицейском участке?

Она длинно выдохнула. Дым из легких наполнил комнату.

– Они спрашивали про брата. Сказали, что он мертв, это правда?

– Что им известно обо мне?

– Уин действительно мертв?

Сианг сделал паузу.

– Ничего нельзя было сделать.

Она затряслась в смехе, сначала спокойно, потом сорвавшись на безумный хохот.

– Это она сделала, да? Эта американская сучка? Тебе уже даже тетку убрать не по зубам. Да, Сианг… сдаешь ты, как я погляжу.

Ему захотелось ударить ее, но он удержался. Шантель была права – похоже, он действительно сдал.

Она заходила по комнате, двигаясь плавно, как кошка в темноте.

– Полиция рыщет, ох рыщет. И я там видела еще людей, каких-то из партии, по-моему, им тоже есть дело до нас. Во что ты меня втянул, Сианг, а?

Он пожал плечами.

– Дай сигарету мне.

В ярости она накинулась на него:

– Свои купи! Думаешь, у меня есть деньги на тебя?

– Ты получишь деньги. Получишь все, что захочешь.

– Откуда ты знаешь, сколько мне нужно?

– Мне по-прежнему нужен пистолет. Ты обещала достать. И обоймы к нему, штук двадцать как минимум.

Она с презрением выпустила струю дыма.