Но на этот раз даже воспоминание об отце, походить на которого ему хотелось меньше всего, не остановило Фрэнка. Как только Энни вернулась, он взял ее за руку и не отпустил, когда она неловко попыталась освободиться.

— Не дергайся, я к тебе не пристаю. Просто хочу посмотреть на твою руку.

— Зачем? — настороженно переспросила девушка, все еще опасаясь подвоха.

— Чтобы предсказать твое будущее.

— Не говори глупостей, — рассмеялась Энни.

— По-твоему, я не смогу предсказать будущее? — картинно обиделся Фрэнк.

— Нет.

— А вот и смогу.

Энни снова рассмеялась:

— Где этому учат, в школе предсказателей?

— Разумеется, нет, — с готовностью объяснил Фрэнк, — в «Американской школе хиромантии». Я там не учился, просто писал статью о хироманте. Видела вывески? Обычно это большая картонная ладонь с цифрами, выставленная в окне белого домика у шоссе, как правило, неподалеку от реставратора флагов и торговца золотыми рыбками. Вот я и подумал: «Кто к ним вообще ходит?»

— Люди с флагами, наверное. И с рыбками.

— И с руками, — кивнул Фрэнк. — В общем, я зашел к некоей мадам Рурак — «оракулу Хайатстауна» — и получил у нее разрешение поговорить с клиентами. Оказывается, это самые разные люди, причем совершенно обыкновенные.

— И что, вся эта хиромантия — полная ерунда?

— Не знаю, — пожал плечами Фрэнк, не отпуская ее руку.

— В чем же смысл? Зачем ходить к хироманту?

— Люди всегда уходят в хорошем настроении, — объяснил Фрэнк. — Своего рода утешение: «Все здесь, прямо на ладони, все записано». Что бы ты ни делал — купил акции «Интел», научился играть на гитаре, позвал Шерри Дадли на свидание, — все это уже не имеет никакого значения, ибо судьба предречена заранее линией жизни или сердца. Это людям и нравится. Снимает напряжение.

— Кто такая Шерри Дадли? — рассмеялась Энни.

— Не скажу.

Энни снова рассмеялась.

— Но ведь ты в это не веришь?

— Во что? В судьбу? — Он сжал ее руку в кулак, снова разогнул пальцы и пристально вгляделся в линии на ладони. — Конечно, верю. Я вижу… Ага! Новый человек в твоей жизни!

— Неужели? — с сомнением протянула она.

— Да. У вас будут замечательные отношения. Главное, ты не должна в нем сомневаться.

— И он, конечно, будет высоким смуглым красавцем?

— Посмотрим… — ответил Фрэнк. — Да, несомненно, высокий и довольно привлекательный. Смотри-ка, даже очень привлекательный! — Тут он покачал головой и нахмурился. — Не очень смуглый. Больше похож… не знаю, на ирландца. Голубые глаза, золотое сердце, никогда не упоминает Копервик — примерно так.

— Понятно.

— Постой, это еще не все! У него сентиментальная привязанность к старой машине, которую давно пора сменить.

— Случайно, не «сааб»? — хихикнула Энни. Фрэнк снова вгляделся в ее ладонь.

— Действительно «сааб»! С ума сойти! Тебе обязательно надо учиться! У тебя настоящий талант! Подумать только, ты даже на ладонь не смотрела!

Потом они пошли есть мороженое. Разговор перешел на родственников — поразительно, насколько разными бывают семьи! Род Энни шел от первых колонистов, чуть ли не с «Мэйфлауэра», и состоял в основном из известных ученых и биржевых акул.

— Родители очень часто устраивают благотворительные балы, чтобы мама могла без зазрения совести спускать огромные деньги на наряды.

— Неужели пресловутое старинное состояние?

— Не очень старинное. Дедушка разбогател во времена Великой депрессии. Играл на бирже — скупал все подряд. А у тебя какая семья?

— Никакой. У меня нет семьи.

— Так не бывает, — нахмурилась Энни.

— Есть несколько теток и их детей, но мы не видимся. Братьев и сестер нет. Мама умерла. А с отцом я не общаюсь.

— Жаль.

— Не очень. Ты его не знаешь.

Фрэнк проводил ее до дома. Стало прохладнее, с горизонта разносились громовые раскаты. Теперь Энни уже не нервничала и вела себя как ни в чем не бывало.

Дейли поразился собственному самообладанию. За целый вечер упомянуть Копервик один-единственный раз, и то в шутку! И потом, когда она предложила зайти выпить кофе, отказаться! Потому что там бы он своего не упустил, а что бы из этого вышло — черт его знает.

Они неловко постояли на пороге, наконец Фрэнк сказал: «Ну я пойду», — махнул рукой и пошел к «саабу».

Радио играло джаз. Фрэнк мысленно прокручивал свое свидание. Самообладание еще окупится, но как? Что ему, собственно, надо? Копервик или Энни? Фрэнк еще не решил. Энни ему нравилась, но, в конце концов, мало ли кто ему раньше нравился? С другой стороны, она ему не просто нравилась. Она притягивала. Обаятельная, умная, красивая…

В общем, все и сразу. И Энни, и Копервик. Копервик и Энни.

И не иначе.

Всю следующую неделю Дейли получал официальные письма из госструктур, в которых сообщалось, что его запросы приняты. Вскоре пришел еще один пакет, уже потолще.

Он был почти в сантиметр, но Фрэнк сразу понял, что ничего интересного в нем не окажется. Иначе материалы собирали бы дольше.

Все равно хоть что-то, к тому же чем черт не шутит?

Фрэнк расположился на кухне, разорвал конверт и вытащил шестьдесят пронумерованных листов. На первом, титульном, было написано, что запрос выполнен полностью и никакой дополнительной информации не последует, на двух следующих — выдержки из закона о свободе информации.

Еще на пятидесяти четырех страницах излагалась заявка Киклайтера и Адэр на грант двухлетней давности. Фрэнк внимательно прочитал все, однако ничего нового не обнаружил.

Осталось три листа.

На первом была копия отказа с шапкой Национального научного фонда от одиннадцатого января девяносто седьмого года.

С сожалением сообщаем, что фонд не в состоянии обеспечить финансирование по вашему запросу (Ин. № 96-14739). В случае, если порядок срочности исследований изменится или появятся дополнительные источники…

И так далее.

На следующем листе тоже была копия письма, но более позднего, от семнадцатого февраля девяносто восьмого. Внизу стояла подпись: «Искренне Ваш». И все. Остальное вычеркнуто черным фломастером. И карандашная отметка на полях: «В(1)».

Ага.

В(1) — это вопрос, непосредственно затрагивающий государственную безопасность. Значит, Нил Глисон появился неспроста, и вся экспедиция с самого начала касалась не только чистой науки.

Что, в свою очередь, полностью объясняло исчезновение Киклайтера и нежелание Энни обсуждать Копервик — вероятнее всего, их заставили хранить молчание.