– Да. И теперь это ваш город.

– Мой город?

– Правильно.

– Я здесь не живу. Я живу в Скоттсблаффе, штат Небраска.

– Вы и вправду жили в Скоттсблаффе, но теперь вы живете здесь.

Уэйн слегка приподнялся на кровати.

Для Пэм это было самой-самой любимой частью интеграции.

Наблюдать, как новый житель начинает уяснять, что его жизнь – или чем там является его новое существование – безвозвратно изменилась. Ничто не сравнится с «красными днями», но такие моменты тихого, опустошительного откровения были – по крайней мере, для нее – почти столь же хороши, как и «красные дни».

– И что именно это значит? – спросил Уэйн Джонсон.

– Это значит, что теперь вы живете здесь.

Иногда они сами соединяли точки в узор. Иногда ей приходилось подталкивать их через черту.

Она подождала минуту, наблюдая за глазами мистера Джонсона и видя, как отчаянно крутятся шестеренки в его мозгу.

Наконец он сказал:

– Тот несчастный случай… Я был ранен?

Пэм потянулась через кровать и похлопала его по укрытой одеялом ноге.

– Боюсь, что так.

– Тяжело ранен?

Она кивнула.

– Я был?..

Он оглядел больничную палату.

Посмотрел на свои руки.

Она чувствовала, как надвигается вопрос.

И хотела, чтобы он был задан.

Он на цыпочках приблизился к краю этого вопроса.

– Я был?..

Пэм думала: «Задай его. Просто задай».

То был решающий фактор. Почти всякий раз, когда житель сам добирался до вопроса и находил храбрость озвучить его, его интеграция проходила без проблем. Но неспособность задать вопрос была пугающе точным предвестием скептиков, бойцов, беглецов.

Уэйн закрыл рот.

Проглотил вопрос, как горькую пилюлю.

Пэм не подталкивала его. В этом не было смысла.

Еще рано.

Оставалось еще много времени, чтобы заставить мистера Джонсона решить, что он мертв.

Итан сидел у окна за столом в «Ароматном парке́», прихлебывая капучино и наблюдая за магазином игрушек на другой стороне улицы. Магазин назывался «Деревянные сокровища» и примыкал к мастерской, в которой человек по имени Гарольд Бэллинджер по выходным мастерил игрушки. Его жена, Кейт Бэллинджер (бывшая Кейт Хьюсон, бывшая напарница Итана по секретной службе), работала в магазине игрушек.

После того как Итан появился в Заплутавших Соснах, он разговаривал с ней всего один раз – в разгар своей ужасающей интеграции. Но с тех пор, как он стал шерифом, они не сказали друг другу и пары слов: он ухитрялся полностью ее избегать. А теперь внимательно рассматривал ее сквозь стекло.

Кейт сидела за кассой в пустом игрушечном магазине, погрузившись в книгу. Стояло позднее утро, и свет, проникавший сквозь застекленный фасад магазина, воспламенял ее раньше времени поседевшие волосы, превращая их в копну почти ослепительного блеска.

Словно кучевое облако, просвеченное солнцем.

Итан прочел ее личное дело. И несколько раз перечел.

Кейт жила в Заплутавших Соснах почти девять лет.

Когда Итан приехал сюда, чтобы ее разыскать, ей было тридцать шесть. Теперь, спустя три недели, ей должно было исполниться сорок пять. В своей прежней жизни он был на год старше ее. Теперь она была старше его на восемь.

В ее личном деле говорилось о жестокой интеграции. Она боролась, пыталась бежать и настолько исчерпала терпение Пилчера, что он чуть не приказал устроить для нее «красный день».

Потом… Она просто сдалась. Обосновалась в выделенном ей доме. И два года спустя, когда поступило распоряжение от тогдашнего шерифа, вышла замуж за Гарольда Бэллинджера и переехала к нему без единого слова протеста.

В течение пяти лет супруги были образцовыми жителями.

Первый рапорт наблюдения был вызван аудиозаписью с микрофона над их кроватью. Фразой, сказанной шепотом, которая едва вписалась в диапазон улавливаемых децибел.

Голос Кейт: «Инглеры и Голдены в игре».

Потом – ничего в течение месяца, до тех пор, пока микрочип Кейт не засекли однажды в два часа ночи на кладбище.

Шериф Поуп выследил ее. Нашел, блуждающую в одиночестве. Допросил, но она прикинулась дурочкой. Принесла извинения. Сказала, что разругалась с Гарольдом и ей нужно было подышать свежим воздухом.

А два дня спустя был еще один, последний, инцидент – Гарольд и Кейт исчезли на час внутри чулана в своей спальне, который, между прочим, был одним из немногих «слепых пятен» в доме.

Отснятый материал был помечен, составили рапорт, но за этим ничего не последовало.

В течение полутора лет не было больше никаких рапортов, до тех пор, пока Тед из группы наблюдения не послал докладную Пилчеру и Пэм.

Итан прочитал ее, прихлебывая капучино.

День № 5129

От кого: Теда Апшоу

Кому: Дэвиду Пилчеру

Объект: жители 308 и 294, они же Кейт и Гарольд Бэллинджеры.

Последние несколько месяцев я таил растущие подозрения, и теперь чувствую себя обязанным ими поделиться.

Каждую пару недель после полуночи в одиннадцати известных нам домах (жилищах Бэллинджера, Инглера, Кирби, Туриеля, Смита, Голдена, О’Брайена, Найсвангера, Грина, Бранденбурга и Шоу) внутренние камеры ничего не запечатлевают в длительные промежутки времени – приблизительно от четырех до семи часов. Типичные ночные съемки, показывающие, как человек два часа крутится и ворочается в постели, вкупе со всем его неактивным бодрствованием, – отсутствуют. Единственное, что может послужить причиной таких длительных периодов бездействия камер, – полное отсутствие движения микрочипа. Другими словами, нет никакого движения, которое включило бы камеры.

Но это невозможно. Ведь для того, чтобы камера выключилась ночью на несколько часов подряд, требуется, чтобы объект спал совершенно неподвижно. Или был мертв. Камеры высокочувствительны и запрограммированы на то, чтобы переходить в активный режим при малейшем движении, даже при поднимании и опадании чьей-нибудь груди, связанной с тяжелым дыханием.

Камеры не были выведены из строя. Если бы то был единичный случай в одном доме, я мог бы списать его со счета как случайность. Но целый ряд длительного бездействия камер, повторение таких случаев и тот факт, что это происходит одновременно во многих жилых домах, подводит меня к следующему умозаключению: за нашими спинами происходит нечто большое, тайное и скоординированное.