Существовал рубеж, перейдя который Гитлер и его соратники не могли не потерять авторитет Гудериана. Речь идет в данном случае о деле Фрича. Возмущение Гудериана тем, как обошлись с покойным Главнокомандующим, беспардонной клеветой и невнятным оправданием, сквозь зубы произнесенным Браухичем, не предназначалось только для страниц «Воспоминаний солдата». Та откровенность, с которой Гудериан выразил свое уважение к Фричу на параде в Гросс-Борне в августе 1938-го, устроенном в честь бывшего главкома, ни у кого не вызывала сомнений относительно того, на чьей стороне его симпатии. Несмотря на присягу, данную Гитлеру, Гудериан упрямо соблюдал старые прусские традиции – воздерживался от одобрения захвата Гитлером остальной части Чехословакии в марте 1939 года, однако, как обычно бывало в сложных политических ситуациях, в действие вступил механизм личной безопасности. В «Воспоминаниях солдата» нет комментариев, просто рассуждение о его отношении к военным обязанностям и описание работы по отбору из чешских арсеналов военной техники и снаряжения для нужд вермахта. Воздержавшись от протеста, позднее Гудериан не стал задним числом оправдывать зло, причиненное негерманскому народу. С другой стороны, Гудериан был слишком доверчив. Его старший сын вспоминает: «Мы были настроены скептически, потому что Германия свернула с законного пути объединения всех немцев в одно государство». Позднее он задал отцу вопрос, и, отвечая на него, Гудериан воспользовался «…аргументом, я думаю, исходившим от Гитлера, что необходимо уничтожить авианосец в середине Германии, принимая во внимание отношение западных стран». В 1939 году Гудериан слишком охотно поверил складным басням Гитлера.

Что касается Гретель, то в самый пик кризиса в сентябре 1938 года та заняла иную, более сдержанную позицию. Часть эйфории улетучилась к 29 сентября, когда она писала: «Самым чудесным подарком было бы сегодня известие из Мюнхена, что мир сохранен. Если это не удастся, нам понадобится вся наша храбрость и вера. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы быть достойной женой и матерью воинов». Конечно, Гудериан, сталкиваясь с проблемами в личных делах, неизменно полагался на поддержку жены, однако нет основания думать, что он внимательно прислушивался к ее суждениям по политическим вопросам. В это время он вот-вот должен был стать инструментом политического маневра, одним из нескольких невольных пособников Гитлера, задумавшего разрушить военную иерархию. Одним из залогов политического успеха Гитлера являлась раздача обещаний, на которые тот не скупился, одним обещая одно, а другим совершенно противоположное. Продолжая эту политику, фюрер, похоже, смог вбить клинья между различными группами работников генерального штаба. Трудно сказать, имел ли он в виду какую-то определенную цель, или сделал это просто так, на всякий случай. Не исключено, что, увидев в Гудериане и командовании танковыми войсками источник раскола в вооруженных силах, он воспользовался ими, чтобы расширить существовавшую брешь. В октябре 1938 года Гитлер предпринял вмешательство в военные дела, якобы для укрепления командования танковыми войсками, и предложил (очевидно, с подачи Браухича и при поддержке последнего) создать пост начальника мобильных войск, которому бы подчинялись все моторизированные войска – танки, пехота и кавалерия. Гудериан, не зная, что изменения уже одобрены Гитлером, отказался, поскольку этот пост не давал ему достаточно власти, чтобы преодолеть сопротивление ретроградов в Верховном Командовании. Свои соображения он подробно изложил Гитлеру (после того как вмешался Бодевин Кейтель), тот успокоил его, пообещав предоставить возможность личного обращения к фюреру, если ему начнут чинить препятствия. Чтобы окончательно умаслить Гудериана, ему присвоили звание генерала танковых войск, однако, как он писал впоследствии: «Естественно, о том, чтобы я напрямую обратился в письменном виде к Гитлеру, никогда даже не возникало и вопроса, несмотря на трудности, появившиеся сразу же».

Такова суть версии, изложенной Гудерианом в «Воспоминаниях солдата». Однако его старый друг, Герман Балк, работавший в то время в штабе в отделе In6 и занимавшийся вместе с полковником фон Шеллом моторизацией, говорит, что пост начальника мобильных войск был создан по подсказке Шелла в рамках козней Браухича и Бека (линию которого затем продолжил Гальдер), не желавших, чтобы Гудериан играл значительную роль. Шелл, позднее ставший помощником статссекретаря, свел на нет попытки Балка скоординировать политику в отношении танков и моторизированных войск, и тогда Балк попытался устроить встречу для устранения разногласия. Усмехнувшись, по словам Балка, Гудериан согласился, а вот Шелл отказался наотрез. Этот отказ был неизбежен, если подобные козни действительно имели место, и если он действовал по указке главнокомандующего. Доказательств в поддержку этой версии пока нет. Гудериан, похоже, не знал об этих кознях, хотя, с течением времени, несомненно, понял, что кое-кто в военной верхушке вставляет ему палки в колеса. Интересно, однако, что он не держал зла на Шелла и позже даже помог ему, когда тот попал в беду. Но это была уже вторая попытка увести Гудериана в сторону, последовавшая сразу же после того, как пошли слухи о его возможном назначении главой генерального штаба.

Гудериан вполне обоснованно считал, что, будучи генерал-лейтенантом и командиром 16-го корпуса, сможет добиться более внушительных успехов. Как и следовало ожидать, все его усилия добиться скоординированности действий кавалерии и танковых соединений наталкивались на неослабевающее сопротивление. Гудериан стал политическим катализатором, а не военным коагулянтом. В то же время он начал завоевывать признание даже у своих противников, как человек, к мнению которого прислушивался сам фюрер, и который в трудную минуту мог выступить в роли посредника, чтобы уменьшить все увеличивавшийся разрыв в отношениях между ними и главой государства. Пока что противники пытались держать его под башмаком, давая возможность заниматься стерильной в политическом отношении деятельностью, имея в виду политику принятия больших решений. Гудериану позволили тратить как угодно энергию свою и своего небольшого и преданного штаба на бесплодные усилия объединить еще не сформированные как следует танковые войска и кавалерию. Его подход к проблеме был бескомпромиссным в главном. Гудериан пытался поставить перед кавалерией новые задачи, вытекавшие из ее современной роли, позволившие ей действовать эффективно в такой войне, какую он себе представлял. Однако наставления и уставы, которые Гудериан привел в соответствие с современными требованиями и убеждал генштаб принять, были отвергнуты. Кавалерия успешно уклонялась от любых предложений по модернизации, так как не хотела пересаживаться с лошадей на технику, и ощущала поддержку главнокомандующего и начальника генштаба.

Было объявлено, что в случае мобилизации Гудериан займет пост командира резервного пехотного корпуса. Это обрекало его на роль статиста и изолировало от бронетанковых войск, одним из основателей которых он являлся. Либо хорошо рассчитанное оскорбление – вполне логичный шаг со стороны тех, кто строил против него козни, – либо глупость, подлившая масла в огонь. Гудериан пишет: «Потребовалось приложить немало сил, чтобы добиться отмены этого приказа». В этом не приходится сомневаться. Скорее всего, это Гудериану пришлось пустить в ход свою дружбу с Кейтелем. Однако сам он по этому поводу хранит молчание, и нам остается лишь строить догадки, как именно обстояло дело. Не удивительно, однако, что в этот сложный момент труды, вышедшие из-под его пера, отражают пессимистические тенденции, крайне нехарактерные для Гудериана. Возможно, он чувствовал, что традиции слишком сильны.