Другую сферу, связанную с нарушением благопристойности в обществе и доступную для платной клиентуры, представляли собой городские торговые бани (в отличие от частных бань). Они были рассеяны по всему Петербургу. Согласно описанию А.И. Богданова, составленному в 1751 г., в городе и его ближайших пригородах имелось по крайней мере девять таких заведений. Обычно бани либо размещались по окраинам, например возле Галерного двора на Мойке, у Обухова моста или на Васильевском острове, либо принадлежали крупным институциям, таким как Александро-Невский монастырь или гарнизоны Преображенского и Семеновского гвардейских полков377. Происхождение русских бань неясно, но они появляются в описаниях путешественников начиная с XVI в. Эти описания, главным образом, сообщают о развратном поведении моющихся и о других сомнительных аспектах русской бани. В частности склонность обоих полов смешиваться в тесной близости возле входов в раздельные мыльни казалась наблюдателям, таким как Олеарий или Корб, слишком большим соблазном к безнравственным поступкам378. С другой стороны, они отмечали, что русские в целом спокойно относились к совместному мытью на протяжении XVI–XVII вв., однако на рубеже XVIII в. положение стало меняться, отчасти под влиянием западных взглядов и развития представлений о благопристойности. Из описаний путешественников следует также, что бани часто служили местом встречи проституток с их клиентами379.

В итоге два указа в правление Елизаветы были направлены против совместного мытья в банях: первый, в 1742 г., касался Петербурга, а второй, в 1760 г., относился уже ко всей империи. Первое установление возникло в результате обсуждения в Сенате по вопросу о том, что в городских торговых банях мужчины и женщины моются вместе, что «весьма противно». Был призван прокурор Батюшкин из Полицмейстерской канцелярии, чтобы пояснить, производилась ли инспекция, и он подтвердил, что в одной из бань так и происходит. Полицейская канцелярия издала распоряжение, касающееся владельцев торговых бань, в адрес Придворной конторы, в ведении которой и находилось управление торговыми банями. Сенат утвердил это распоряжение указом и рекомендовал на будущее строго штрафовать нарушителей380. Второй указ был издан Сенатом в августе 1760 г. В нем отмечалось, что, несмотря на законодательные запреты, совместное мытье в банях продолжается. И Полицмейстерская канцелярия, и Придворная контора получили указание удвоить усилия, а сам запрет распространился на все города империи381.

И все же оба этих аспекта публичного поведения – проституция и бани – оставались головной болью для властей и после рассматриваемого периода. Указ 1771 г. потребовал отправлять на фабричные работы всех проституток, задержанных властями, что в точности воспроизводило подход к подобным женщинам в других странах в то время382. Наконец, Екатерина рассмотрела оба вопроса в своем «Уставе благочиния» 1782 г. В Статье 71 оговаривалось, что бани должны размещаться отдельно от прочих строений и иметь четко обозначенные раздельные входы для мужчин и для женщин. Проституции же посвящался ряд статьей, в частности с запретом на постройку или использование готовых домов под бордели. В «Уставе благочиния» устанавливались четкие наказания для нарушителей этих правил, от штрафов до длительного заключения в исправительном доме383. В целом и проституция, и совместное мытье в банях ярко свидетельствуют о неподобающих и непристойных практиках, к которым имели доступ члены всех социальных групп Петербурга. Социальные, нравственные и медицинские последствия этих практик привлекали значительное внимание властей в этот период, отчасти под влиянием гнева государынь. Размах этих явлениях в Петербурге и громкая молва о них в середине 1750-х гг. заставили разные органы власти прилагать совместные усилия к их запрету, но масштаб проблемы говорил о том, что она неизбежно останется вечной заботой для правителей России.

Итак, учреждение Полицмейстерской канцелярии имело важное влияние на общественную жизнь Петербурга. В нем воплотилось стремление государства регулировать многие аспекты повседневной жизни, главным образом ради охраны здоровья и безопасности населения, чтобы сохранять «благочиние» в обществе. Однако, как показывает рассмотрение проблем пьянства и азартных игр, власть не прекращала попытки ограничить возможности для злоупотреблений со стороны простого народа и одновременно терпимо воспринимала те же пороки как часть общественной жизни дворянства. Такое отношение связано отчасти с пониманием того, что утонченная атмосфера двора и дворянских домов налагала собственные правила, когда стимулом пристойного поведения служила угроза штрафов и потери расположения влиятельных кругов. Что до сексуального поведения, то контролировать его оказывалось сложнее, и государство старалось выработать разумный практический подход к этой распространенной проблеме. Она осложнялась моральным аспектом, ибо светские нравы элиты оказывались куда более вольными, чем допускалось властями в отношении прочего населения. Постепенное совершенствование нравов дворянства путем правильного воспитания (см. об этом в главе 5), с его акцентом на самоограничение и благопристойность, нужно было соотносить с реалиями повседневной жизни Санкт-Петербурга.

Королевский двор являлся центром государства раннего Нового времени как в политическом, так и в культурном отношении. Двор как институт вырос из традиционного дома позднесредневекового правителя, а в период конца XV–XVI вв. развился в более обширный и сложный организм. Значение двора, а, следовательно, и его изучения как института заключается в масштабе его активности. В большинстве государств этого периода правитель оставался главным лицом, принимавшим политические решения. Государственная администрация образовалась из управления делами правителя и расширялась с усилением централизации государства. Верная служба и близость к государю были важными факторами влияния на принятие решений, поэтому присутствие при дворе становилось все важнее для честолюбивых дворян. С созданием новых постов и должностей складывалась специфическая придворная иерархия с перспективами служебного продвижения, аналогичными традиционной военной карьере. К концу XVII в. все эти процессы олицетворял собою версальский двор Людовика XIV с его детально разработанным штатом, где дворянство служило королю на многочисленных придворных должностях, а придворные праздники возвеличивали его образ384.