Неторопливо возвращаясь в «Четыре очка», он мысленно, мазок за мазком, рисовал групповой портрет королевского семейства: дочь, которая не желает есть… сын, который то и дело женится… образованный юрист, который не может (или не хочет) пройти испытания баром… терапевт, который предпочитает лечить животных… деспотичная мать, по отзывам, сущая гарпия.

По возвращении домой он немедленно написал миссис Эплхардт короткую записку: «Нашёл это на лесной тропе. Надеюсь, ваша дочь быстро идет на поправку». Подписался: Дж. Квиллер. И ещё раз обратился к «Курортным помощникам», вручая им ботаническую книжку и серебряную ручку.

У прилавка была Шелли.

— Вернулись? — удивлённо спросила она. — Как наша глажка — вам понравилось?

— Жалоб нет, — ответил он. — Вот разве что подпалины на спинке рубашки.

Перепуганный взгляд её быстро сменился улыбкой:

— Ох, да вы нарочно пугаете, вы просто шутите! Чем теперь мы можем вам услужить?

— Не могли бы вы завернуть эти предметы и доставить их по адресу? Можно и завтра.

— Будем очень рады. У меня есть хорошенькая коробочка и подарочная обертка с чайками.

— Это не подарок, — сказал он. — С другой стороны, мне не хочется, чтобы посылочка выглядела как самодельная бомба. Вот записка, которую нужно к ней приложить, а вот и адрес. — Он бросил взгляд поверх плеча Шелли — в заднюю часть комнаты. — А вашему коту положено выскребываться в детском манеже?

— Нет! Нет! Брысь! Брысь! — завизжала она, выгоняя кота и захлопывая дверь. — Кто-то дверь не закрыл. Это Ганнибал, один из наших домашних бездомных.

— «Домашний бездомный» — как парадоксально!

— Ганнибал немного того, но в общем нормальный кот. Знает, где можно полакомиться, — с юмором отозвалась она. — А как вам понравился наш ланч?

— Мясной хлебец был великолепен. А не могли бы вы доставлять мне по целому хлебцу, скажем, через день? Я заплачу вперёд.

— Несомненно! — ответила Шелли. — Завтра же и начнем. Миджи делает четырёхфунтовые для сандвичей и двухфунтовые для закуски.

— Хватит и двухфунтового.

— Это для вашей радости? — спросила она, твёрдо глядя на него в упор. — Ваша радость — енот, не так ли?

Шелли казалась столь торжествующей, столь довольной собой, что он мягко сказал:

— Как вы догадались?

В пятницу утром Квиллер открыл кошкам на завтрак банку омаров.

— Это последняя консервированная пища, которую вы пока что получите. На остаток нашего пребывания здесь вы поимеете свежий домашний мясной хлебец, который будут доставлять через день на велосипеде. Это хорошая новость. Новость плохая: вы теперь еноты.

За долгое существование с этой парочкой гурманов он узнал их пристрастия: свежая зажаренная индейка, домашний мясной хлебец и в первую очередь — консервированная горбуша. Тем не менее они пожирали омара, чавкая от восторга, помахивая хвостами и клацая клыками о тарелку. Юм-Юм после каждого глотка поднимала глаза, чтобы убедиться, что Квиллер ещё здесь. Покончив с трапезой, она прыгнула к нему на колени, и он, покуда пил кофе, поглаживал ей шкурку и осыпал её экстравагантными комплиментами. Он называл это утренним обчмоком после завтрака.

Вечером того же дня кошачий обед был приготовлен раньше обычного, потому что Квиллер хотел успеть на почту. Он разрезал мясной хлебец — точно на ломтики по пять шестнадцатых дюйма, как он прикинул.

— И не говорите теперь, что я ничегошеньки для вас не делаю, — сказал он нетерпеливо щелкающим хвостами кошкам.

На сей раз они были спокойней обычного и сидели чуточку дальше. Поставив на пол полную тарелку, он отошёл, чтобы полюбоваться их экстазом. Они крадучись подошли и — попятились. Он сам попробовал кусочек. Ничего дурного в нём не оказалось, его можно было фактически объявить… вкусным!

— Попробуйте! Он вам понравится! — Они ушли с опущенными головами и обвисшими хвостами.

— Ну, я не собираюсь стоять тут и рекламировать вам кошачий корм, тварюги!

Он оставил тарелку на полу и оделся, чтобы идти в центр.

Курорт постепенно оживлялся, готовясь к тому, что, по всей очевидности, должно было стать шумным уик-эндом. Хотя в атмосфере чувствовалось скорее ожидание праздника, чем уверенность в том, что он всё-таки наступит. Выгружался товар для ДЕЛИКАТЕСОВ и УНИВЕРСАЛЬНОГО МАГАЗИНА — большей частью пиво. Лавка, торговавшая майками и бейсболками, ради соблазна покупателей вывесила поперёк фасада отборные образцы надписей.

В таком же точно настроении — сомнительной надежды — Квиллер наведался на почту, но новостей из Орегона не оказалось. Он предположил, что Полли беззаботно отдыхает, разглядывая буревестников, хихикая со своей соученицей и соседкой по комнате и разговаривая о нём.

Какое-то время он следил за прибывшими отпускниками со стайками детей, чьи крики пронзали прибрежную тишь: «Малыш, не перевешивайся через перила!.. Мам, ты взяла мои ролики?… Погляди только на всех этих лошадей! Для чего они? Эй, пап, а этот остров может погрузиться в озеро?…»

Среди прибывших было шестеро туристов. Размер их поклажи указывал, что эта компания собирается разбить лагерь у маяка, а потом съехать вниз по дюне. «Привлекательные молодые люди, — разглядывал их Квиллер, — женщины здоровые, мужчины могучие, и все демонстрируют завидный загар». Прибыла — багаж её грузили в повозку — ещё и доктор Джун Холибартон, в пляжной шляпе с мягкими полями, затенявшими её белое лицо и рыжую шевелюру.

В вестибюле отеля Квиллер нашёл экземпляр «Всякой всячины» за пятницу и удивился, обнаружив на первой странице следующую заметку:

ЖЕРТВА ЗМЕИНОГО УКУСА

ДОСТАВЛЕНА

ПО ВОЗДУХУ С ОСТРОВА

В четверг вертолёт шерифа переправил с Грушевого острова в пикаксскую больницу жертву змеиного укуса. Согласно справочной службе больницы, Элизабет К. Эплхардт, 23 лет, дачница из членов Клуба Гранд-острова, пройдя необходимый курс лечения, сейчас чувствует себя хорошо. Это третий за текущий месяц случай неотложной медицинской помощи, оказанной авиационным отделом шерифа.

«Репортаж одобрил бы только шериф, — размышлял Квиллер, — ему нравится видеть своё имя в СМИ — будь то очередные выборы или поиск средств на покупку спасательного оборудования. А вот королеве-матери вряд ли понравится шумиха, поднятая вокруг её семейства, проживающего с богами на вершине Олимпа. Жертву обидит упоминание о возрасте. Ну а Дон Эксбридж взорвется, потому что заметка намекает, будто остров небезопасен для здоровья».

Из офиса управляющего уже доносился какой-то шум, и Квиллер ухватил взглядом гневно трясущуюся лысину и размахивающие кулаки, как раз когда Эксбридж выкрикивал:

— Уберите с фасада магазина эти чёртовы футболки! Что это им — персидский базар?!