Зрелище цветущей сакуры всегда томило Сатико смутной печалью, рождая мысли о недолговечной красоте цветов и об уходящей юности своих сестёр. И с каждым разом она всё чаще ловила себя на мысли, что, может статься, это её последняя поездка с ними — Юкико на будущий год наверняка уже не будет рядом… Судя по всему, сходные чувства испытывали и её сёстры. Хотя созерцание цветущей сакуры не приводило их в такой трепет, как Сатико, они получали большое, удовольствие от самой поездки и начинали готовиться к ней чуть ли не за месяц, ещё с праздника Омидзутори,[34]обсуждая, какое кимоно, какой пояс и какое хаори наденет каждая из них.

Но вот подходило время, и в доме Сатико все с нетерпением ждали сообщения из Киото о предполагаемом начале цветения сакуры. Для удобства Тэйноскэ и Эцуко поездку нужно было приурочить непременно к субботе и воскресенью, и всякий раз сестёр охватывало беспокойство: не опадут ли к тому времени цветы? Стоило подуть ветру или пройти дождю, как они испытывали те самые чувства, которые некогда казались Сатико пустой поэтической фантазией.

Впрочем, чтобы полюбоваться сакурой, совсем не обязательно ехать в Киото. С таким же успехом это можно было сделать в Асии или, уж если на то пошло, сидя у окна в идущей в Осаку электричке. Но Сатико и в голову не могло прийти такое. В своих пристрастиях она была бескомпромиссна: если уж лакомиться окунями, считала она то только теми, что выловлены в бухте Акаси, если уж наслаждаться красотой сакуры, то только в Киото.

В прошлом году Тэйноскэ взбунтовался: скучно-де каждый год ездить в одно и то же место — и повёз их к мосту Кинтайкё, но Сатико осталась недовольна — у неё было такое чувство, будто она забыла сделать что-то очень важное. Она не переставала сетовать по этому поводу до тех пор, пока не уговорила Тэйноскэ поехать в Киото, надеясь застать хотя бы цветение поздней сакуры в Омуро.

По обыкновению, приехав в Киото в субботу вечером, они отправлялись ужинать в ресторан «Хётэй» неподалёку от храма Нандзэндзи,[35]затем, поглядев на весенние танцы гейш (этого зрелища они никогда не пропускали), шли любоваться цветами сакуры при свете фонарей в парке храма Гион,[36]после чего возвращались в гостиницу на улице Фуя-тё.

На следующий день они совершали прогулку от Саги до Арасиямы, там, облюбовав какой-нибудь чайный домик, съедали захваченный с собой завтрак и после полудня возвращались в город, чтобы успеть полюбоваться сакурой в парке храма Хэйан. На этом, собственно, их путешествие и заканчивалось, правда, иногда Сатико и Тэйноскэ, отправив сестёр и Эцуко домой, задерживались в Киото ещё на день.

Посещение храма Хэйан они всегда откладывали напоследок, потому что тамошняя сакура была самой великолепной во всём Киото. Теперь, когда знаменитая плакучая сакура у храма Гион состарилась и цветы на ней год от года становились всё более блёклыми, увидеть киотоскую весну во всей её красе можно было, пожалуй, лишь в парке храма Хэйан.

Макиока приходили сюда к вечеру, в тот час, когда солнце заходит, на землю опускаются сумерки и когда особенно остро ощущается грусть расставания с чем-то особенно тебе дорогим. Утомлённые за день, они тем не менее долго бродили по парку, не пропуская ни одного цветущего дерева на берегу пруда, у моста, на повороте дорожки, перед галереей. Впечатлений от этой поездки им хватало на весь год, до наступления следующей весны, стоило закрыть глаза, и они как бы снова воочию видели нежный цвет лепестков и причудливый изгиб ветвей…

Вот и в нынешнем году Макиока отправились в Киото в одну из суббот в середине апреля. На Эцуко было прошлогоднее нарядное кимоно из узорчатого шёлка с длинными рукавами. Привыкшая к европейской одежде, девочка чувствовала себя в нём не очень удобно, тем более что с прошлого года она заметно выросла. Точно так же стесняли её и лакированные сандалии. Она старалась ступать осторожно, чтобы сандалии не соскакивали при ходьбе, а подол кимоно не отгибался. Лицо девочки, слегка подкрашенное по случаю праздника, выражало крайнюю сосредоточенность. Однако во время ужина в ресторане «Хётэй», когда семейство расположилось в отдельном кабинете с верандой, девочка забылась, и из распахнувшегося кимоно выглянули её голые коленки. «Поглядите на Эцуко, — улыбнулся кто-то из взрослых, — не девочка, а настоящая разбойница!»

За ужином Эцуко снова дала близким повод для смеха. То ли потому, что она ещё не научилась держать как следует палочки для еды и пользовалась ими неловко, по-детски, то ли потому, что ей мешали длинные рукава, но, когда девочка попыталась ухватить с блюда скользкую луковицу, та упала на пол, скатилась по веранде в сад и затерялась где-то во мху.

* * *

На следующее утро всей семьёй отправились к пруду Хиросава. Там, под склонившейся к самой воде сакурой, Тэйноскэ фотографировал своих спутниц, позаботясь о том, чтобы в кадр попали простёршиеся вдали горы. С этим деревом у них были связаны особые воспоминания.

Несколько лет назад здесь к сёстрам подошёл какой-то незнакомец и попросил разрешения их сфотографировать. Сделав несколько снимков, он вежливо откланялся, пообещав прислать фотографии, если они окажутся удачными. Сатико дала ему свой адрес и действительно дней через десять получила по почте обещанные фотографии. Среди них особенно хороша была одна, запечатлевшая Сатико с Эцуко на фоне подёрнутого рябью пруда. Мать и дочь, сфотографированные со спины, стояли под сенью сакуры и глядели на воду. Всё на этой фотографии, начиная с двух неподвижных фигур, словно зачарованных раскинувшимся перед ними пейзажем, и кончая лепестками цветов, отчётливо выделявшимися на ярком кимоно Эцуко, было проникнуто какой-то удивительной поэтической грустью.

С тех пор всякий раз, приезжая весной в Киото, они неизменно приходили сюда и фотографировались под заветным деревом на берегу пруда.

Чуть поодаль, у окаймляющей пруд дорожки, стояло ещё одно дерево, мимо которого Сатико не могла пройти равнодушно, — великолепная камелия, усыпанная ярко-алыми цветами. Полюбовавшись ею, семейство направилось к пруду Осава, постояло на его берегу, и, миновав ворота храмов Дайкакудзи, Сэйрёдзи и Тэнрюдзи, они вышли к мосту Тогэцу — Лунная Переправа. Здесь, как всегда в эту пору, было многолюдно. В толпе выделялась группа кореянок в ярких одноцветных одеждах. Многие из них изрядно захмелели от выпитого по случаю праздника сакэ и вели себя более шумно, чем это подобает женщинам.

В прошлом году Макиока выбрали для полуденной трапезы сад перед павильоном Великого Милосердия, Дайхикаку, а в позапрошлом — один из чайных домиков у моста. На сей раз они решили расположиться вблизи храма Всепобеждающего Закона, Хориндзи, известного тем, что сюда каждый год в весеннюю пору приходят тринадцатилетние подростки, чтобы попросить благословения у бодхисатвы Кокудзо. Покончив с завтраком, они вернулись к мосту Тогэцу, а затем надумали посетить и бамбуковую рощу у храма Небесного Дракона, Тэнрюдзи.