Любовь — не последняя карта в политических играх. Но реальный самозванец в отличие от пушкинского совсем не подходит на роль влюбленного Ромео. Как писал Р. Г. Скрынников: «В компании с Басмановым и М. Молчановым он предавался безудержному разврату. Царь не щадил ни замужних женщин, ни пригожих девиц и монахинь, приглянувшихся ему. Его клевреты не жалели денег. Когда же деньги не помогали, они пускали в ход угрозы и насилие. Женщин приводили под покровом ночи, и они исчезали в неведомых лабиринтах дворца. Описывая тайную жизнь дворца, голландец Исаак Масса утверждал, будто Лжедмитрий оставил после себя несколько десятков внебрачных детей, якобы появившихся на свет после его смерти»[56]. Добавлю, что Димитрий еще держал у себя постоянной наложницей дочь Бориса Годунова царевну Ксению. Так что о безумной страсти Отрепьева говорить не приходится.

Так в чем же дело? А в том, что Дмитрий действительно был марионеткой поляков, но совсем иной политической фракции. Мы никогда не поймем сути Великой смуты, если будем считать поляков некой монолитной силой. С 1604 г. на Руси действовали несколько десятков крупных и мелких банд поляков. Если не нравится слово «банды», можно их называть королевской армией и частными армиями магнатов.

Любопытно, что почти одновременно с коронацией Отрепьева в Москве «сейм 1605 г. не утвердил налоги на продолжавшуюся с 1600 г. войну в Ливонии»[57]. А в следующем, 1606 году группа магнатов объявила королю рокош, то есть гражданскую войну. Замечу, что в России, как и в других странах, мятежник — слово ругательное, а в Речи Посполитой паны-рокошане всегда пользовались большим уважением.

«Участники рокоша Зебждовского, отказывая королю в повиновении, думали о возведении Димитрия на польский престол, но их намерения были парализованы бунтом князей Шуйских. Димитрий был убит, жена его вместе с панами, гостившими в Москве, была посажена в тюрьму по приказу нового царя Василия Шуйского. Очень скоро появился второй Лже-Дмитрий, который с польскими добровольцами подступил к Москве»[58].

Видите, как коротко и неясно описывает события в России великий польский историк. Но в сочетании с уже сказанным очевидно, что Димитрий был зависим от панов-рокошан и их друзей. От него потребовали, и он женился на Марине, прекрасно понимая, что приход новых отрядов поляков и брак с католичкой может переполнить чашу терпения москвичей.

Марину же вопреки мнению Грабеньского отправили не в тюрьму, а вместе с отцом во вполне комфортабельные хоромы дьяка Власьева.

Старый пан Мнишек полдня кручинился, а затем предложил московским боярам выдать дочь замуж за… Василия Шуйского! Заметим, что Шуйский был в этот момент не женат, хотя и помолвлен с княжной Марьей Петровной Буйносовой. Мнишек даже намекнул, что в случае победы рокошан и свержения польского короля Сигизмунда у супруга Марины появится шанс стать еще и королем Польши. Когда о марьяжном предложении Мнишка доложили Василию Ивановичу, царь, не мудрствуя лукаво, велел послать его к… матери, и Юрий с Мариной были сосланы в Ярославль.

Позже «гордая польская дева» ляжет в постель к Тушинскому вору (судя по всему, он был евреем из города Шклова), а затем — к казачьему атаману Ивану Заруцкому.

Итак, 17 мая 1606 г. Гришка Отрепьев был убит в Кремле. Его труп сожгли, а затем его прахом выстрелили в западную сторону, поскольку оттуда он и пришел.

Царем стал Василий Шуйский. Он стоял во главе переворота и к тому же был, бесспорно, самым родовитым из князей Рюриковичей. Тем не менее по всей России говорили о «чудесном спасении царя Димитрия». Несколько упрощая, можно сказать, что как минимум десятки тысяч людей в России мечтали «половить рыбку в мутной воде». Клан Романовых по-прежнему желал заполучить шапку Мономаха, а теперь еще и патриарший посох. Десятки тысяч городовых и прочих казаков, боевых холопов и крестьян не желали возвращаться в прежнее состояние и тянуть лямку на засечных линиях Дикого поля или работать на барщине.

С осени 1606 г. по 10 октября 1607 г. царь Василий, то есть Русское государство, ведет кровопролитную войну с «гетманом Болотниковым». Любопытно, что в течение почти восьмидесяти лет советские историки изымали все, что связано с Болотниковым, из раздела, где говорится о Смутном времени и Лжедмитрии II, и переносили в раздел «Крестьянская война под руководством И. И. Болотникова». На самом деле Болотников был таким же «воровским» воеводой, как и «царевич Петр», атаман Иван Заруцкий и другие им подобные. Его методы ведения войны и поведение во взятых городах мало отличались от действий других воевод Лжедмитрия II.

Тут стоит заметить, что Болотников, как и Отрепьев, был «испечен» в Польше. Дворянин и боевой холоп князя Андрея Телятевского, Иван Болотников попал в плен к татарам, стал гребцом на турецкой галере. В Средиземном море турецкую галеру захватили австрийские корабли, и Болотников оказался в Венеции. Из Венеции Болотников перебрался в Польшу. В Самборе родственники Мнишка свели его с Михаилом Молчановым[59], которого паны готовили на роль царевича Димитрия. Молчанов жил на содержании жены Юрия Мнишка. Именно Мнишки надоумили Болотникова стать «гетманом царя Димитрия».

Одним из воевод Болотникова был Иван Заруцкий — польский подданный родом из Тернополя (ныне на Западной Украине)[60].

Сам же царь Димитрий объявился в конце мая 1607 г. в городе Стародубе. Происхождение нового самозванца достоверно установить не удалось. Одни считают, что он был поповичем, другие — шкловским евреем. В пользу последнего свидетельствуют найденные в его документах еврейские письмена.

Болотников немедленно отправил к Лжедмитрию II своего воеводу Ивана Заруцкого. Вскоре к самозванцу поспешили тысячи польских панов, жаждавших наживы и приключений. Дабы избежать обвинений в необъективности, процитирую того же Валишевского: «В ту пору в Польше окончилась междоусобная война, и потому освободились целые запасы сил, оставшихся без употребления, обманутых честолюбий, неудовлетворенных вожделений, героических настроений, рвущихся к новым подвигам, — все это нетерпеливо и жадно стремилось искать счастья вне родины. Воздух мирной страны, возвращенной к состоянию относительного порядка с подобием дисциплины, был невыносимо тяжел для соратников Зебржидовского. Они нахлынули в Московию, и второму Димитрию стоило только показаться, чтобы увидеть вокруг себя цвет того странствующего рыцарства, из которого Баторий с трудом создал армию; оно казалось неспособным бороться с регулярной армией Сигизмунда, но давало драгоценное подкрепление и блестящую рамку мятежной милиции. Скоро у бывшего каторжника оказались армия и главнокомандующий — не кто иной, как пан Меховецкий, ветеран польских конфедераций; в его стане появились и более знаменитые новобранцы»[61].