Осознание ценности детства заметно в первую очередь именно в воспоминаниях женщин:[386] ведь именно для них частная сфера жизни была если не единственной, то главной. Русские дворянки, родившиеся на рубеже веков и писавшие свои мемуары в 20–40-е годы XIX в., характеризовали свое детство, исходя из новой системы ценностей, на которую — пусть опосредованно, косвенно — оказали влияние идеи Руссо. Правда, одна из мемуаристок иронически заметила: «Бабка моя не только не читала сего автора, но едва ли знала хорошо российскую грамоту». Тем не менее русские дворянки в начале XIX в. нередко рассуждали о «правильности» или «неправильности» воспитания, его полноте, качестве, «утонченности», целях.[387] Как заметила Г. И. Ржевская, воспитание «не перерождает человека, а лишь развивает его природные склонности и дает им хорошее или дурное направление».[388]

Многие дворянки, появившиеся на свет в XVIII в., описывая свое детство, вспоминали любимые ими шумные игры («Я любила прыгать, скакать, говорить, что мне приходило в голову»; «Мать давала нам довольно времени для игры летом и приучала нас к беганью, и я в десять лет была так сильна и проворна, что нонче и пятнадцать лет не вижу, чтоб была такая крепость и в мальчике… У меня любимое занятие было беганье и лазить по деревьям…»). В то же время младшие современницы этих мемуаристок, родившиеся на рубеже веков или в первые годы XIX столетия, стремились подчеркнуть роль не столько игр, сколько книг и чтения. «В куклы я никогда не играла, и очень была счастлива, если могла участвовать в домашних работах и помогать кому-нибудь в шитье или вязанье, — вспоминала о себе А. П. Керн, родившаяся в 1800 г. И продолжала назидательно: — Мне кажется, что большой промах дают воспитатели, позволяя играть детям до скуки и не придумывая для них занимательного и полезного труда».[389] Ниже она подчеркивала, что характер ее в детстве сформировала именно «страсть к чтению», заложившая особое видение мира.

Мемуарная литература XVIII — начала XIX в. позволяет сделать одно существенное наблюдение. В русской дворянской культуре сформировалось два пути женского воспитания. Они были противоположны и порождали полярные виды поведения. Один — характеризовался естественностью поведения и выражения чувств. Получившие такое воспитание девушки, выросшие при крепостных няньках, в деревне у бабушек или проводившие там значительную часть года с родителями, умели вести себя сдержанно, но в то же время естественно — как это было принято в народной среде. Для этого типа женщин материнство и все, что с ним связано, составляло главное содержание их частной жизни.

Иной тип женского поведения, также сложившийся в XVIII — начале XIX в., характеризовался повышенной экзальтированностью, большей раскованностью публичного поведения (кокетством, игривостью), следованием моде и презрением прежних «условностей». Такие женщины жили, как правило, в крупных городах и принадлежали к дворянскому сословию. Их образ жизни не был ориентирован на материнство. На него влияли прежде всего образцы поведения, которые давало чтение, предоставляла столичная публика и, конечно же, «высший свет».

Женское образование

Инициатором приобщения женщины к просвещению в начале XVIII в. было государство. Необходимость женского образования и характер споров вокруг него были связаны с общим пересмотром жизненных установок. Однако благие помыслы «птенцов гнезда Петрова» оставались на бумаге, пока за их осуществление в середине 60-х гг. XVIII в. не взялись энергичная «матушка-императрица» Екатерина II и известный деятель культуры И. И. Бецкой. Благодаря им в педагогических представлениях русского общества произошел подлинный переворот: была признана необходимость специфики женского образования.[390]

В 1764 г. при Воскресенском Смольном женском монастыре было основано Воспитательное общество благородных девиц (Смольный институт). Программа обучения в нем охватывала два языка (помимо русского, немецкий и французский), литературу, математику и даже физику. Принимали туда поначалу совсем маленьких девочек (из небогатых, но знатных фамилий)[391] 6–9 лет (таков был первый набор, рассчитанный на двенадцать лет и «выпущенный» в 1777 г.). Справедливости ради стоит отметить, что общество относилось поначалу к идеям Бецкого без энтузиазма. В те годы имел хождение стишок, весьма критически оценивающий его начинание:

Позднее набирали 9–11-летних детей, а чаще — 13–14 лет (тогда их образование оканчивалось через пять лет). Воспитывались смольнянки в полном отрыве от семьи, и родители позже писали в своих воспоминаниях, что постороннему трудно даже представить «сердечную тоску при прощании» дочерей с матерями.[393] С. Н. Глинка, «испытав, как тяжело было на седьмом году расстаться» с родными, впоследствии убеждал своего родственника Г. Б. Глинку, приехавшего для помещения тринадцатилетней дочери в Екатерининский институт, «отменить намерение, тем более что он имел очень хорошее состояние и мог дать воспитание дочери под своим надзором».[394] Конечно, родители имели возможность навещать девочек в определенные дни и могли забирать на каникулы летом — но понятно, что институты не заменяли домашнего тепла.