Она покрепче — возможно, даже крепче, чем следовало бы, — прижалась к Гибо, который вел ее под руку по Замковой улице. В какой-то момент она поняла, что спрашивает себя: а что если бы Стопак пригласил ее пообедать — шла бы она с ним так же, как идет сейчас с другим? Но тихий голос в ее голове тут же, как будто поджидал такого вопроса, ответил: «Если бы Стопак водил тебя обедать, разве бы прогуливалась сейчас с мэром?»

Агата шла изящной покачивающейся походкой, и вокруг нее кружил аромат духов. Когда разъяренная совесть заметила неуместное покачивание бедрами и завопила: «Агата Стопак, прекрати немедленно! Ты достопочтенная замужняя женщина!», все, что ей удалось сделать — это перестать тереться о Тибо, словно кошка о ножку кухонного стола. Она чувствовала, как ее волосы касаются его подбородка, и думала, что он, возможно, смотрит ей в декольте. И вдруг она поняла, что это ее не смущает. Она хотела, чтобы он заглядывал ей в декольте. Более того, она почувствовала бы себя оскорбленной, если бы он этого не делал. Она быстро взглянула вверх и, удовлетворенная, опустила глаза.

Только когда за ними закрылись тяжелые двери «Золотого ангела», госпожа Стопак испытала приступ паники. Если бы это был фильм Стэнли Корека, пианист прекратил бы играть, кафе погрузилось бы в полную тишину, и взгляды всех присутствующих устремились бы на них. Но подобного не может случиться в таких респектабельных заведениях, как «Золотой ангел». Во-первых, в «Золотом ангеле» нет пианистов, а во-вторых, когда такой уважаемый клиент, как мэр Крович, оказывает заведению честь своим посещением, будь то в сопровождении своего секретаря или кого-либо еще, он может ожидать только одного: неизменно безупречного обслуживания.

Чезаре стоял за стойкой обсидиановым изваянием: черный костюм, черный галстук, ежевично-блестящие черные волосы, идеально очерченные черные брови, зеркально отраженные под носом иссиня-черными усами, — но на какую-то долю мгновения железная маска его лица шевельнулась. Агата заметила это. Заметила в тот самый момент, когда вошла в дверь: едва заметное движение бровей, микроскопическое подергивание губ и выражение во взгляде, говорившее: «Mamma mia! Это снова мэр, второй раз за день, и со спутницей! Невероятно! Поразительно!» Не прошло и секунды, как Чезаре вновь овладел собой и выслал им навстречу официанта одним быстрым движением глаз.

— Столик на двоих, сударь? — вкрадчиво спросил официант и провел их к нише у противоположной стены.

— Думаю, я сяду спиной к окну, — сказал Тибо, — если вы не возражаете. — И он с вопросительной улыбкой взглянул на Агату. Та кивнула.

Место у окна, на виду у всего города. Ну и что же в этом может быть постыдного?

Столик был накрыт на четверых. Пока официант убирал лишние тарелки, Тибо и Агата уселись.

— Сударыня, сударь, меню. Сударь, карта вин. — И официант удалился.

Тут они вдруг почувствовали себя неловко. Агата спросила:

— Может быть, вам лучше пересесть на этот стул, чтобы можно было смотреть в окно?

— Нет, — ответил Тибо, — я лучше буду смотреть на вас.

Агата посмотрела на свои сплетенные пальцы и устояла перед искушением потеребить край салфетки.

— Хотите что-нибудь выпить? — спросил Тибо, открывая кремового цвета папку с картой вин.

— Лучше не надо. Что скажет босс, если я вернусь на работу навеселе?

Это была такая глупая, такая неудачная шутка, а Агата, произнося ее, выглядела настолько похожей на проказливую девчонку, что Тибо не удержался и рассмеялся.

— Тогда ограничимся водой, — сказал он. И после этого дела пошли на лад.

Они говорили и говорили — обо всем на свете, начиная с нашествия вшей, случившемся в Западной школе для девочек.

— Говорят, что эти маленькие черти живут только в чистых волосах, но это неправда. Начинают они всегда с грязной головы. Я заходила вчера в аптеку, и мне сказали, что во всем Доте нет ни одной склянки со средством от вшей. От одной мысли об этом меня одолевает чесотка!

Тибо пообещал, что наведет справки в управлении санитарии и проследит за тем, чтобы были приняты все необходимые меры.

После этого они обсудили скандальное представление гипнотизера, имевшее место в Оперном театре на прошлой неделе.

— Я, конечно, не ханжа, — начала Агата.

— Я тоже, — вставил Тибо.

«Это хорошо, — подумала Агата. — Очень хорошо!» Но вслух сказала другое:

— Я люблю посмеяться, как и все мы, но вы слышали, что случилось, когда он вывел на сцену госпожу Беккер?

— Слышал, — с серьезным видом кивнул Тибо.

— Бедняжка преподает латынь в Академии. И как ей теперь глядеть в глаза своим студентам? Как она будет поддерживать порядок в аудитории после того, как полгорода видело ее панталоны? Я слышала, — Агата оглянулась, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает, — что управление лицензий и увеселительных мероприятий было готово вмешаться, но в дело пошли деньги. Оперный театр каждый вечер распродает все билеты, и кое-кто греет на этом руки.

Тибо помрачнел.

— Надеюсь, это неправда. Каждый в Ратуше знает, что за такие дела я увольняю беспощадно. Здесь не Умляут, знаете ли!

Подошел официант и с глупой улыбкой склонился над столиком:

— Выбрали, что будете заказывать?

А папки с меню так и остались, неоткрытые, в их руках, пока они сидели, склонившись друг к другу, едва не соприкасаясь головами — настоящее раздолье для вшей, если бы они у кого-нибудь из них водились. Они посмотрели друг на друга и почему-то снова расхохотались.

— Извините, — сказал Тибо, — мы еще не успели. — Что в сегодняшнем меню вкусненького?

— У нас все вкусно, сударь, и каждый день.

Тибо удивился, как это лицо официанта до сих пор не перекосило от постоянных упражнений в высокомерном поднимании бровей.

— Хорошо, а что сегодня особенно вкусно?

Официант взял меню.

— Палтус только утром из порта. Еще трепыхался, когда его к нам доставили. К рыбе, разумеется, сударь выберет шабли.

— Да, почему бы и нет? — сказал Тибо. — Живем-то только раз.

Агата посмотрела на него в притворном ужасе и прижала дрожащую руку к груди, словно готова была упасть в обморок.

— Не беспокойтесь, — ухмыльнулся Тибо, — с боссом я все улажу сам.

Официант принес корзинку с хлебом, и они принялись есть его, запивая вином.

Подали еду — нежную, жирную, вкусную рыбу и овощи. Они ели. Они выпили по второму бокалу вина. Вино озорными искорками щипало язык, освежало, поднимало настроение, возвращало к жизни. Они много смеялись.

Потом, за кофе, она рассказала ему про Сару, симпатичную девушку, продавщицу в мясной лавке, той самой, что не самая лучшая в городе, но уверенно занимает второе место.