– Тем хуже для него, – ответил Берт.

Марта промолчала.

Мэнни с трудом сглотнул. «А ведь потом меня замучает совесть, – сказал он себе. – За то, что я стоял и смотрел, как человек тонет».

Другая картинка возникла перед его мысленным взором. Резкая и отчетливая: он, Берт и Марта перед французским полицейским, который в фуражке сидит за столом и что-то записывал перьевой ручкой в маленький блокнот.

«Итак, – говорит полицейский, – вы хотите сообщить об утопленнике?»

«Да».

«Значит… вы видели этого господина на некотором расстоянии от берега, он махал вам рукой, а потом исчез?»

«Да».

«А дама?»

«Когда мы видели ее в последний раз, она еще держалась за перевернувшуюся лодку, которую уносило в море».

«Ага. А… э-э… что вы попытались сделать?»

«Мы… мы приехали сюда и сообщили о случившемся».

«Да. Конечно. – Вновь скрип пера по бумаге. Протянутая к ним рука. – Ваши паспорта, пожалуйста. – Быстрый шелест страниц, короткий, сопровождаемый презрительной улыбкой взгляд. – А… Так вы американцы…»

Мужчина вновь на секунду ушел под воду.

Мэнни попытался сглотнуть. На этот раз не вышло.

– Я его вытащу. – Произнеся эти слова, он не шевельнулся, словно надеялся, что одного сотрясения воздуха хватит, чтобы все наладилось: мужчина окажется на суше, лодка перевернется, а крики прекратятся.

– От берега до него двести пятьдесят ярдов, – очень спокойно заметил Берт. – И еще двести пятьдесят обратно, может, чуть меньше, с обезумевшим французом, вцепившимся в шею.

Мэнни согласно покивал:

– Да, никак не меньше.

– Ты никогда в жизни не проплывал двести пятьдесят ярдов. – Дружелюбный тон, взвешенные слова.

Очередной крик, хрипловатый, испуганный.

Мэнни быстро двинулся по стене к тому месту, где узкая лесенка вела к полоске пляжа между водой и стеной форта. Не бежал, потому что не хотел сбить дыхание до того, как войдет в воду.

– Мэнни! – крикнул вслед ему Берт. – Не будь идиотом!

Спускаясь по скользким от ила ступенькам, Мэнни отметил, что Марта не произнесла ни слова. Добравшись до берега, Мэнни побежал вдоль кромки воды, чтобы максимально сократить расстояние до мужчины. Остановился, тяжело дыша, ободряюще помахал пловцу рукой. Теперь, когда он стоял на уровне моря, стало ясно, что от пловца его отделяют не двести пятьдесят ярдов, а куда большее расстояние. Он сбросил туфли, начал снимать рубашку. Ветер холодил кожу. Мэнни снял брюки, отбросил в сторону, оставшись в одних трусах. Замялся. Трусы старые, порванные в промежности и кое-как зашитые им самим. Он вдруг представил себе, как его тело выносит на берег и люди видят плохо зашитые трусы. Чуть улыбнулся. Расстегнул пуговицы ширинки, а когда трусы упали на песок, выступил из них. Когда входил в воду, мелькнула мысль: «Она никогда не видела меня голым. Интересно, что она сейчас думает?»

Он поцарапал палец о камень, и от боли на глазах выступили слезы. Продолжал идти, пока вода не дошла до груди. Потом поплыл. От холодной воды по коже побежали мурашки. Он старался плыть не слишком быстро, чтобы у него остались силы помочь утопающему. Иногда оглядываясь назад, он видел, что проплыл совсем ничего. Ему с большим трудом удавалось держать курс на мужчину: его все время сносило налево, к стене-дамбе, и приходилось вносить коррективы. Короткий взгляд, брошенный на стену, вызвал у него приступ паники: Берт и Марта исчезли.

«Куда они подевались? – подумал он. – Неужели ушли?» Но, оглянувшись в очередной раз, увидел, что они стоят там, где он вошел в воду, и наблюдают за ним. «Понятное дело», – усмехнулся он и продолжил путь к французу. Когда он повыше поднимал голову над водой, чтобы посмотреть на утопающего, тот что-то кричал, а расстояние до него нисколько не сокращалось. Мэнни решил какое-то время голову не поднимать, чтобы не расстраиваться.

Начали уставать руки. «Быть такого не может, – недоумевал он. – Я не проплыл и пятидесяти ярдов». Однако плечевые мышцы словно стягивались, выворачивая кости, а предплечья заныли от усталости. Правую кисть стала сводить судорога, и какое-то время он не мог грести правой рукой, отчего его скорость замедлилась, но другого способа противодействия судороге Мэнни не находил. Судорога напомнила ему о том, что совсем недавно он плотно поел и выпил много вина. Взгляд туманила зелень воды, в ушах стоял какой-то гул, в голове звучал голос матери, которая каждое лето его детства, прошедшего на берегах озера в Нью-Хэмпшире, повторяла одно и то же: «Плавать можно лишь через два часа после еды». Сидя в плетеном кресле, под полосатым солнцезащитным зонтом, она наблюдала за детьми, которые играли на узком галечном пляже.

Теперь начали болеть шея и основание черепа, в голову полезли бессвязные, сбивчивые мысли. Мэнни вспомнил, что никогда не любил плавать. Обычно входил в воду, чтобы остудить разгоряченное солнцем тело, и тут же выбирался обратно. Плавание не доставляло удовольствия, наоборот, навевало скуку. Все одно и то же – гребок рукой – толчок ногой, гребок другой рукой – толчок другой ногой, снова и снова, как заведенный. И вода постоянно попадала в уши и не желала вытекать обратно, так что он оставался глухим на несколько часов. Избавиться от глухоты удавалось лишь проспав ночь на одном боку.

Немели руки, он увеличил частоту гребков, чтобы включить в работу плечи и, похоже, уже не так высоко поднимал голову над водой. «Сейчас надо думать только о руках, – приказал он себе. – Всему свое время. Волноваться о другом еще рано». Начал складывать фразу, с которой собирался обратиться к французу. «Monseiur, j’y suis. Doucement. Doucement»[17]. Он должен держаться на некотором расстоянии от мужчины и постараться успокоить его, прежде чем приблизиться вплотную. Ему вспомнились уроки спасения на воде. Их учили этому в бассейне, когда ему было четырнадцать лет. В памяти осталось немного, потому что в тот момент мальчишка, стоявший сзади, то и дело шлепал его по ногам мокрым полотенцем. Вроде бы говорили о том, что надо немедленно уйти под воду, если утопающий схватит тебя за шею, просунуть руку под его подбородок и толкнуть вверх. В четырнадцать лет он не верил, что этот прием сработает, не верил и сейчас. Все это гладко проходило только на занятиях, на суше. Ходили разговоры о том, что от удара в подбородок люди часто теряют сознание. Впрочем, за всю жизнь ему не удавалось кого-либо нокаутировать. Его мать ненавидела драки. «Monsieur, soyez tranquille. Poulez sur votre dos, s’il vous plait»[18]. Вот тут он приблизится, схватит француза за волосы и начнет буксировать к берегу. Если мужчина его поймет. Французы напрочь отказывались понимать его акцент, особенно в Гасконии. Вот у Марты с этим не было никаких проблем. Они наперебой твердили, какой очаровательный у нее акцент. Еще бы, она же столько времени провела в Сорбонне! Могла бы поплыть с ним, чтобы выступить в роли переводчика, если уж ни на что другое не годилась. «Tournes sur votre dos»[19]. Так будет лучше.