Слепой, набычившись, побрел к выходу. Уже на пороге стыд внезапно обернулся гневом и заставил его остановиться.

– Ваше преосвященство… Эти причины кроются в моей немощи?

Профессор ответил слишком поспешно.

– Можно сказать и так, – и продолжал, раздосадованный собственным ответом: – Амадор, ты знаешь, я всегда относился к тебе так же, как к остальным. Ты и сам не нуждался в том, чтобы тебя выделяли. Впереди тебя, несомненно, ждет блестящая карьера. Куда более яркая, чем у некоторых присутствующих. Но то, что я намерен им предложить, не поощрение, а тяжкое бремя… Которое, может статься, потребует от них невозможного. Прости, но больше тебе знать не нужно. Я надеюсь, что этот разговор не повредит нашей дружбе.

– Дружбе? – Амадор медленно открыл дверь, но, перед тем как уйти, повернулся к остальным студентам: – Вы остаетесь с ним, так ведь?

Слепой закрыл дверь и пошел прочь. Никто его не окликнул.

Ему ничего не стоило найти выход из старинного университетского здания и не потеряться на знакомых как свои пять пальцев улочках Падуи.

Дело в том, что Амадор Акаль был не совсем слеп.

Он различал свет и тьму и чувствовал, когда начинали сгущаться сумерки.

Догадывался по мельканию теней, если кто-то возникал у него на пути.

Видел силуэты, очертания и серые пятна, которые составляли для него окружающий мир.

Вскоре слепой миновал Кьеза-дельи-Эремитани, замечательный образчик эпохи романтизма с великолепными росписями, наполовину разрушенный бомбежками сорок четвертого года, вместе с другими дворцами, сильно пострадавшими в минувшую войну. Друзья так часто описывали Амадору это удивительное здание, что ему казалось, будто он видит его своими глазами. Слепой слишком привык судить о реальности по чужим словам и впечатлениям, но с этого дня со столь унизительной зависимостью надлежало покончить.

Амадор совсем не злился. Для большинства из нас несть о потере близких становится страшным ударом, но бывают и те, кто встречает ее спокойно, поскольку осознание свершившегося ужаса не обрушивается на них сразу, а приходит постепенно, осознание утраты затягивается на многие дни, а то и годы, и боль делается их вечной спутницей.

Неспешно бредя по направлению к ботаническому саду, Амадор думал о том, что этот вечер знаменует для него начало новой жизни, отказ от прежних устремлений и дорогих воспоминаний.

Из всех вечеров, проведенных в компании пятерых друзей и профессора, в память слепому врезался один, ибо именно в тот вечер шестеро студентов поняли, что теперь они друзья навек. В тот вечер Тертулли рассказал им о Тайном Союзе Защитников Церкви.

В тысяча восемьсот двадцать девятом году папа Пий Восьмой упразднил инквизицию, однако с таким решением согласились далеко не все. У Святого Ордена нашлось немало защитников. На словах подчинившись воле понтифика, они устроили заговор и продолжали тайком похищать, пытать и убивать людей, искореняя ересь и борясь с дьявольскими кознями. С годами могущество Тайного Союза крепло, его члены располагали неограниченными средствами и помощниками по всему миру, плели интриги, вмешивались в политику и ждали того дня, когда можно будет заявить о себе открыто и вернуть утраченную власть над церковью. Потрясенные рассказом профессора, молодые клирики поклялись сделать все возможное и даже пожертвовать жизнью, чтобы не допустить торжества мракобесия.

Очередная улочка привела Амадора к воротам ботанического сада.

Когда бывшие друзья становятся врагами, ничто не мешает былым врагам превратиться в друзей.

Прогуливаясь по песчаным дорожкам среди цветочных клумб и вдыхая умиротворяющий запах сырости слепой размышлял о том, что Тайный Союз, возможно, не так уж и страшен, а заговорщикам может на что-нибудь сгодиться и калека.

Вдалеке послышался женский крик, но Амадор не стал обращать на него внимания. Он любил этот сад, один из самых старых в Европе, любил бродить в лабиринте аллей, прудов и тропинок, из которого неизменно находился спасительный выход: здесь, среди аллей, посаженных еще в тысяча пятьсот сорок пятом году, человек будто освобождался от оков времени, переставал быть песчинкой в часах истории и ненадолго становился самим собой.

Крики раздались снова, ближе и громче, и Амадор заметил, как впереди сгущаются тени. Слепой осторожно пошел им навстречу, внимательно прислушиваясь: двое мужчин осыпали бранью женщину и требовали у нее какое-то кольцо. Та жалобно оправдывалась. Прищурившись, Амадор разглядел три размытых силуэта; женщина скорчилась на земле, а мужчины яростно пинали ее ногами. Говор и характерные словечки выдавали в нападавших типичных представителей местной шпаны; судя по тому, как оба нервничали и злились, они были не слишком опытными грабителями. Их жертва, слабым голосом умолявшая о пощаде, говорила с иностранным акцентом.

Заметив в двух шагах от себя молодого человека в сутане, опиравшегося на белую трость с крестообразным набалдашником и холодно следившего за отвратительной сценой, все трое застыли на месте.

Но Амадор смотрел не на них.

Он видел пятерых товарищей, поглощенных беседой с профессором Тертулли, на темы, которые отныне сделались для него запретными.

Видел самого себя на кафедре заштатного университета, год из года повторяющим одни и те же скучные лекции равнодушным студентам.

Видел невыносимо тусклое и безрадостное будущее, болото рутины и крушение былых надежд.

И одновременно, словно в черно-белом приключенческом кино, которое он так любил, пока не ослеп, видел, как двое хулиганов жестоко избивают поверженную женщину, вкладывая в удары всю свою силу и злость, норовя переломать жертве кости.

Грабители пялились на слепого священника, разинув рты от изумления.

Слепой улыбнулся и приказал:

– Ступайте за мной. У меня для вас кое-что есть.

Хулиганы неуверенно двинулись за священником.

У выхода из сада к ним, не задавая вопросов, присоединился какой-то нищий.

С годами эта процессия стала куда длиннее.

Верую в Дьявола, всемогущего отца Зла, разрушителя всего сущего, возмутителя неба и земли.

Верую в Антихриста, сына Его, погубителя человечества, Духом Зла сотворенного, от безумной блудницы рожденного. Да славится имя Его, да придет Царствие Его. Да взойдет Он на трон Господа и да сокрушит живых и мертвых.

Верую в Дух Зла, в синагогу Сатаны, в союз нечестивых, в гибель тела и души, в вечный ад и вечную смерть. Аминь.

Неизвестный каббалист

Тех, кому повезло умереть в Севилье в дни великого потопа, ждали поистине величественные похороны.

В четверть девятого, когда стена дождя мешала смотреть, а ледяной ветер обжигал лицо и руки, у ограды кладбища Сан-Фернандо собирались немногочисленные скорбящие.