Больше всего Тимофея веселил избитый америкосами и перепетый нашими чудо-кинематографистами сюжет про бывшего крутого спеца, который от горя какого-то бухал пару-тройку лет по-глухому, а потом вдруг проникся идеей возмездия, или чего там, неважно, спасения кого-нибудь, оживился необычайно и попер всех мочить. Прыткий такой и стреляет со всего подряд в яблочко, как в копейку, и бегает, как пионер, и десятками противников в рукопашке валит, типа мастерство не пропьешь. Ага! Поверьте – пропьешь, еще как шустро, и пары лет не надо. Полгодика вот так побухаешь, в отстое поживешь, потом несколько лет форму нормальную возвращать придется, да еще с процессом усиленной детоксикации, по-простому, чистки от задницы до горла и мозгов.

Так что хрень это, не верьте.

Да и питались мужики правильно, практически как те же космонавты, даже современные пайки рационные для дальней работы в командировке и те были у них исключительно органически безупречные, научно разработанные и диетически правильные. Все-таки они элита, на острие защиты интересов государства, уж пардоньте-с за пафос, но вот так.

Саргину однажды пришлось несколько дней провести в компании наикрутейшего биолога, которого его группа доставала из… неважно откуда и неважно куда. Так вот, этот удивительный ученый многое ему объяснил про работу человеческого организма и про истинно правильное питание – информация весьма далекая от подаваемой официально или просто недоступная пока остальным ученым, или тут политика и финансы.

Собственно, как правило, все, что делает человек на земле, – это политика и финансы, кроме некоторых мало кому доступных вещей. Но не суть, мы не об этом. Настолько Тимофей тогда впечатлился полученными знаниями, что все расспрашивал и расспрашивал того ученого и выяснял подробности, пока тот сам не загорелся идеей и не расписал Саргину на листах бумаги, как наиболее правильно питаться и какие продукты когда и как потреблять. Типа и будет тебе счастье и долгие лета, если не пристрелят, разумеется.

Нет, ну на самом деле, вдруг завелся Тимофей этой новой информацией, ну интересно стало. И если учесть, что Господь и чьи-то там гены даровали Саргину приличное здоровье, спасавшее его не один раз еще в далеком детстве, а к нему приложились еще рекомендации по питанию – сначала пробовал, экспериментировал и заметить не успел, как потребление такого рациона очень скоро стало обычным образом жизни, то понятно, почему Тимофей и в сорок лет все еще «в поле» наравне с молодыми и уходить пока не собирается, хотя звание подполковника и обещанное скорое присвоение следующего звания уже всяко обязывали больше тактикой и стратегией в штабе заниматься, а не рысачить по разным местностям планеты.

Ну да ладно с этим-то, не про службу сейчас. К чему все это долгое отступление? А к тому, что сидели себе мужики, смотрели в темноту, слушали затихавший на ночь птичий гомон, попивали душистый чаек и общались, совершенно не нуждаясь в алкогольном дополнении к разговору.

– Все хотел спросить тебя, Вась, ты почему мне не сказал, что Степанида такая молодая? Я себе руководителя группы и преподавателя университета как-то иначе представлял. Несколько офигел, когда она на меня пистолетик-то навела: девчонка девчонкой. Еще подумал, туристка какая.

Славин многозначительно хмыкнул, но не ответил.

– Не понял вашего заявления, – насторожился Саргин, отлично зная такие вот хмыкания своего бывшего командира. – Что, имеется еще что-то, что ты мне про нее не сказал?

– Да ничего такого совсем уж страшного, – поспешил уверить его Славин и задал контрвопрос, уходя от темы: – А я смотрю, ты на Степаниду нашу повелся, Тимыч, и серьезно так.

– Нормально, – пожал плечами Тимофей. – Очень симпатичная девушка, сексуальная. Разумеется, в стойку встал. А как же.

– Ты, знаешь, Тим, она хорошая девочка, не стоит к ней с одноразовым заходом подкатывать, сам потом пожалеешь, – не то предупредил, не то попросил Славин, – это не тот случай.

– Не тот, – согласился Саргин, но предупредил в свою очередь: – Если я просемафорю ей без нажима и нахрапа, что она мне нравится и я хотел бы с ней более близко пообщаться, а Стеша ответит взаимным желанием, я предупрежу, что серьезные завязки не про меня. Но если она не будет против, я отказываться от такого подарка не стану.

– Ну, хоть так, – кивнул Славин. – Тогда это будет ее выбор.

– Знаешь, Лис, – помолчав, сказал Тимофей, – тебе жениться надо. Семья – это твое, из тебя выйдет офигенный отец.

– Ты говоришь, как Стеша, – усмехнулся Василий Трофимович. – Она тоже все наезжает на меня с темой семьи и женитьбы.

– Ну и правильно! – похвалил девушку Саргин. – А почему нет? Ты молодой здоровый мужик, теперь вот и зажиточный, свое хозяйство имеешь. Силушки в тебе дай бог, сколько детей ни нарожай, всех на ноги поставишь и еще лет до восьмидесяти молодым тут по лесам бегать будешь, егерить. Что думать-то?

– Полтинник завтра, – вздохнул тяжело Славин. – Привык жить один, характер, сам знаешь, командирский, все рулить норовлю, приказы отдавать. Кому из женщин понравится? Да и если что и менять в жизни, то в моем возрасте человек рядом нужен особый. Потому что невозможно вот так: с этой пожил, не получилось, другую завел, с той не сошлись характерами, третью. Нет на это уже времени и сил душевных переживать каждый раз разрывы и всякую хрень, им сопутствующую. Родной нужен человек, близкий. Чтобы одним дыханием и пониманием жить.

– По-моему, мы как-то сдвигаемся в сторону повышенного романтизма, – заметил скептически Тимофей.

– Да херню говоришь, Дакота! – возмутился, но не сильно Славин. – Самому уже сороковник, а все скачешь, как от черта, от настоящих отношений, от семьи нормальной, женщин выбираешь только для постели без обязательств, а лучше и без имен вообще. А потому что от себя все бежишь, со своими демонами внутри справиться не можешь. Не разрешаешь себе счастья, жизни полной. А жизнь совсем другая, понимаешь? Совсем. Она очень быстрая, и человеку от этого больно. Я вот все служил взахлеб, постоянные командировки и короткие отпуска, когда даже дух перевести некогда, и уже полтинник! Как, когда? Я даже не понял. Осмыслить не успел – все вроде еще молодой, еще как конь здоровый и чувствуешь себя пацанчиком – а бах, и полтос! Когда? Совершенно не понимаешь! А тут я в тишине и спокойствии вспомнил всю жизнь свою, подумал крепко, и как стукнуло, что пролетело время и не ухватишь уже того, что упустил. Так вот и летит она, жизнь наша: работа-служба, быт, короткий отдых, бабы чужие совсем, пустые отношения, суета какая-то, а там полтинник. Нет у меня, Тимофей, уже вариантов для семьи настоящей. Понимаешь?

– Нет, – жестко ответил Саргин. – Не понимаю. Ты, как и я, тоже бежишь от своих демонов, Вась. Вот скажи, только честно самому себе и мне, что тебе мешает жениться?

– То, что просто так с женщиной сойтись, чтобы с кем спать было и по хозяйству шуршала, – принялся объяснять Славин уставшим каким-то голосом, со смирением перед тем, что и как сложилось уже в жизни, – так это хоть завтра: вон полдеревни баб готовы ко мне сюда переехать. А мне они совсем не нужны: скучно мне с ними, да и ни одна не зацепила, не завела. Ни из этой деревни, ни из моей родной, где батя живет. Городскую да помоложе? Хорошо бы, разумеется, кто бы отказался. Да только кто ж ко мне сюда поедет, все бросив в городе? На заимку в лес? Молодая, городская да симпатичная? Даже смешно. К тому же те, что помоложе, если и идут за таких возрастных мужиков, как я, так только если те при бабках. – замолчал, что-то там нелегкое себе думая, и признался совсем тихо: – Я тебе скажу только один раз то, что понял недавно, и больше мы к этой теме не вернемся. Так вот, Тимыч, абсолютно всем в жизни любви хочется, все ее ищут и ждут. И мне хочется, настоящей, как любому нормальному человеку. Кто бы что ни говорил – что поздно и смешно в моем-то возрасте, но именно любви хочется. А по-другому и не надо совсем. По-другому – это жить с чужим человеком и при этом уживаться с его привычками и характером. А зачем тогда? На хрена усложнять и ухудшать собственную жизнь необходимостью что-то терпеть? Вот так. Ты поймешь когда-нибудь и сам, обязательно, уж поверь мне, главное, чтобы понял это не поздно, – и вдруг хлопнул ладонью Саргина по плечу и весело закончил: – К тому же все молоденькие девицы городские по-модному тощенькие, до костей, а я люблю ладненьких, сбитеньких таких, не толстых, но в теле и в размере.