– Ты со своими людьми отдыхай пока, – сказала Ольга, белая лицом и темная глазницами. – Потом вместе мужа моего помянем. Но сперва я велю здесь могильный холм насыпать в три человеческих роста.

– Не высоко ли берешь? – усомнился Другош, которому не терпелось испить меду и закусить свежатиной.

– Люблю троицу, – пояснила она. – Все всегда троекратно стараюсь совершать.

С этими словами она бросила многозначительный взгляд в сторону Ясмуда, который смутился, покраснел и отошел от греха подальше.

Он долго бродил по округе, вспоминая тот страшный день, когда погибли все его товарищи. По ним никто тризну справлять не станет. Не по чину им такие почести. Гниют в земле, как будто их и не было.

Задумавшись, Ясмуд и не заметил, как на зеленой лужайке меж березок выросла черная насыпь.

– Какие из них? – спросила неслышно приблизившаяся Ольга.

Он показал. Она приказала эти два дерева срубить и развести из них огонь. Ясмуд размялся с секирой, потом взялся с другими бочонки катать. Почему-то возле них крутились знахари, но это обстоятельство никого не заинтересовало.

Воины – и местные, и пришлые – предвкушали пиршество и находились в приподнятом настроении, хотя старались строить скорбные мины и говорить тихими печальными голосами.

– А где же сваты княжеские? – спохватился Другош, когда уже рассаживались вокруг холма, расстелив скатерти прямо на земле.

– Они с обозом моим едут, – не моргнув глазом соврала Ольга. – Ты ведь знаешь, что я войско привела.

– Знаю, – признался древлянин. – Не понял только, для какой надобности.

– Чтобы не пришла охота затеять дурное над гостями.

– У нас гостей не обижают, – буркнул Другош.

– Вот и ладно, – кивнула Ольга. – Но войско все же не помешает.

С этими словами, подавая пример остальным, она приняла ковш и выпила за упокой души Игоря Рюриковича, Олегова сына.

Медовуху разносили знахари, разделившись на две кучки. Одни поили древлян, другие – своих соплеменников. Над кострами вращались жарящиеся туши, наполняя воздух ароматным дымом, от которого рты наполнялись слюною.

Возлияния были обильными. Гости несколько раз почтили память Игоря вставанием. Древляне тоже поднимались на ноги, но в последний раз это удалось далеко не всем. По неизвестной причине они напились быстрее и сильнее, чем остальные.

Ясмуд тоже захмелел не на шутку и решил распить с древлянами мировую. Поменялся с Другошем ковшом, влил в себя медовуху, а вскоре почувствовал, что еле ворочает языком и не способен связать двух слов. Стыдясь Ольги, он кое-как выбрался из толпы, добрел до кустов и свалился там почти что замертво.

Захрапев, он не видел, как попадали один за другим древляне, не успев дожевать угощение. Повинуясь знаку Ольги, жрецы и знахари обошли спящих, слушая их дыхание, оттягивая им веки.

– Спят, княгиня, – доложили они, сдержанно усмехаясь.

– Хорошие у вас травы, – похвалила она. – А теперь время булата пришло. Режьте их, молодцы. Всех до единого. Пускай эта земля вволю крови напьется.

Вооружившись мечами и ножами, стали дружинники обходить лежащих вповалку древлян, вспарывая им животы, перерезая горло, раскалывая черепа. Казалось, конца этому не будет никогда. Вырезали не одну сотню, превратив тризну в настоящее побоище.

Княгиня Ольга при этом не присутствовала. Сама уехала и Ясмуда велела отнести подальше, чтобы его ненароком за древлянина не приняли.

И слетались к холму стаи ворон, предчувствующих богатое угощение. Тризна продолжалась.

Ясмуд почти сутки провел в забвении и, очнувшись, пожалел, что не остался без памяти. Лежа в незнакомом шатре, он с ужасом слушал разговоры воинов снаружи. Выходило, что Ольга устроила пир для того, чтобы заманить доверчивых древлян в ловушку. Наваренные ими меды были отравлены сонным зельем. Вот зачем она взяла с собой в поход знахарей. И вот зачем привела сюда войско. Кровавой тризной она не ограничится. Это только начало.

Ах, боже ж ты мой!

Перебарывая сонную одурь, Ясмуд выполз из шатра и заморгал глазами, отвыкшими от дневного света. Солнце стояло высоко. Ратники точили мечи, перетягивали луки и снаряжали стрелы наконечниками. Сколько хватало глаз, повсюду высились шатры, люди и дымы костров.

– Проспался? – спросил Ясмуда веселый парень с белыми усами, похожими на полоску сметаны. – Квасу хочешь? Башка, небось, трещит?

– Где княгиня? – хрипло поинтересовался Ясмуд.

– По взгорьям скачет, поле боя осматривает. Завтра рубиться будем. Мал с дружинами уже на подходе.

– С войной, значит, идем?

– Да уж не с миром, – засмеялись вокруг. – Разобьем Мала, станем города брать. Осенью с прибытком будем.

Ничего не сказав, Ясмуд поплелся к реке. Видя, как его шатает, дружинники посмеивались, а он не огрызался. Никогда еще не было ему так плохо. Вспомнив, как братался с Другошем, он застонал и упал в воду прямо в одежде.

Через час, еще не просохший, но заметно посвежевший, хотя и мрачный, он отыскал своего Лиса, вывел из стойбища и стал навьючивать.

– Дядька! – раздалось за спиной.

Оглянувшись, Ясмуд увидел Святослава, сидящего на коне впереди Свенхильда. Высвободившись из рук воеводы, мальчик соскользнул на землю и побежал к дядьке обниматься.

– Ты как здесь? Для чего? – встревожился Ясмуд.

– Матушка повелела. Завтра битву начну, – похвастался Святослав.

– Кто придумал такое?

Ясмуд посмотрел на Свенхильда, раздвинувшего рыжую бороду в усмешке.

– Разве не знаешь обычая нашего? – Он подъехал ближе, горделиво подпирая кулаком бедро. – Князь сражение начинает, чтобы наверняка победу одержать.

– Святослав мал еще.

– Велик, – выкрикнул мальчик, вырываясь из объятий Ясмуда. – Я велик, я князь. Мне и битву заводить. А ты не перечь мне, дядька, не то прогоню.

– Я и сам могу уйти.

– Сам не можешь, – запальчиво возразил Святослав. – Ты служишь мне и матушке. Как мы скажем, так и будет.

– А ведь правду княжич говорит, – поддержал его Свенхильд.

После памятного вече он затаил злобу на Ясмуда и при каждом удобном случае старался вывести из себя, побуждая кинуться в драку или хотя бы произнести неосторожное слово. Вне всяких сомнений, воевода и Святослава настраивает против дядьки. Ясмуду стало обидно, но он заставил себя вспомнить заповеди Христовы.

– Тебе виднее, – произнес он ровным голосом.

– Завтра при мне будешь, – сказал Свенхильд. – Так княгиня распорядилась.

– При княжиче, – поправил Ясмуд.