Красиво, да? Или можно иначе, еще красивее, как-нибудь примерно так…

ГАВ кричал, кричал, а НО все отдавалась без упрека и ненужных слов раскаяния. Два желания сливались в одно. Исполненная сверхчеловеческого горделивого совершенства атласная грудь НО вздымалась и падала. А нефритовый стержень юноши пронзал ее молодое, освещенное лунным светом, лоно. Под дверью шушукались злобные старухи, за окнами выли волки, ухали угрюмые филины, а высоко в небе стояла голубоватая звезда Альферанц из созвездия Андромеды.

Выбирайте, дорогие мои, тот отрывок, что вам больше нравится. Не столь уж важно, по большому счету, кто там и где стоял, лаял, выл, шушукался, ухал, каркал или пускал ветры. Я ведь писатель концептуальный. Да и слова в нашем мире даосов необязательны, избыточны и взаимозаменяемы.

Любовная сцена, в которой произошло слияние двух сердец, завершилась тем, что НО в порыве страсти ударила ГАВА огромным куском льда промеж глаз. ГАВ же в ответ стукнул девушку киянкой по носу и низко поклонился ей. И снизошло сияние на НО и ГАВА. И Будда в золотом облачении предстал перед ними. А они трепетно не дерзали поднять на него глаз.

И Будда произнес:

— О, дети мои! Долгие годы вы не жалели себя для этого мига! И вот он настал. Этот миг между прошлым и будущим, который барглы именуют «жизнью»!

— Барглы? — тихо шепнула НО.

— Да, — ответил он. — Так избранные называют обычных людей.

Теперь, когда все так счастливо открылось, надо поменять саму речь героев. Превратить ее из человеческой в сверхчеловеческую. Пускай они разговаривают себе пословицами или поговорками собственного изготовления. Мудрее смотреться будут. Загадочнее.

— Ветер, что птица, — говорит ГАВ, — улетит и никогда не возвратится.

— Твоя правда, милый, — отвечает НО. — А гордость, что твой ветер — щеки надувает, как паруса на бригантине.

На раскинувшиеся просторы земли тихо падал невесомый снег. Героям он казался белым листом, на котором им предстояло написать повесть. Повесть их любви.

Вскоре НО и ГАВ расстанутся. Разойдутся в разные стороны. Любви, как говорится, не смогли сберечь. И ГАВ снова станет Колей Кошкиным, вечным скитальцем.

Нет, так нельзя заканчивать. Финал какой-то бесперспективный. А ведь мне еще, как минимум, нужно два романа написать в продолжение. И договор с издателем уже заключен. А у них ведь строго. Если эпос — то продолжения пожалте к сроку. Хорошо, тогда финал изменим. Любовь ведь у меня — только часть сюжета. Поэтому сделаем акцент не на ней, не на личном, а на безличном — я, в конце концов, даос, так что имею право. Да и действие у меня происходит в Советском Союзе. А там не личное главное, а сводки рабочего дня. Так что наши герои в конце романа возьмутся за руки и отправятся искать себе подобных, остальных детей кометы, сверх-человеков, облученных космическим счастьем.

(Продолжение следует)

Когда я слышу слово «культура», мне кажется, я теплая гильза, упавшая в траву, или стеллерова корова, съеденная в далеком 1908 году неким Поповым с товарищами.

Надо, друзья, сочинять. Отступать нельзя. Позади Москва, Арбат, сеть закусочных «Золотые купола». Искренность и эпичность, вернее «искренняя эпичность», а еще лучше «эпическая искренность», принесут радость всем. Тебе — гонорар, а читателю — возможность, не подвергаясь риску, почувствовать себя героем.

Но на одной эпической искренности далеко не уедешь. Ее нужно обязательно чем-нибудь сдобрить. Лучше всего — политикой. Если выберете политику — считайте, что успех обеспечен.

К нам в Петербург два года назад приезжал бельгийский писатель NN. Очень знаменитый и состоятельный. Лауреат престижных литературных премий. Успешный и продаваемый. Это теперь. Еще не так давно он был совершенно никому не известен. Его романы, ставшие ныне бестселлерами, в начале 1990-х годов выходили в мелких издательствах небольшими тиражами. Модные литературные журналы и крупные книжные дома отвергали присланные писателем рукописи одну за другой, вынося им стандартный приговор: «Не соответствует формату издательства». Эта фраза вовсе не означала, что текст NN был плохим или хорошим. Она подразумевала только одно: на книгах писателя нельзя было заработать много денег. По крайней мере, сразу. А вкладывать средства в многоходовую рекламную кампанию, которая могла закончиться безрезультатно, никому не хотелось.

Впрочем, некоторые книги нашего автора были все-таки замечены критиками. Один даже заявил на страницах парижского еженедельного критического обозрения, что NN открыл новый литературный жанр — «офисный роман» — и сумел в лучших традициях психологической прозы раскрыть все сложности внутреннего мира среднестатистического менеджера. Были и другие отклики, столь же положительные, но они никак не сказывались на карьере и материальном благосостоянии NN. Боссы издательств по-прежнему оставались безучастными к его творчеству, предпочитая иметь дело с более ходовым литературным товаром. Им казалось, что офисные будни, выписанные пусть даже щедро и с должным художественным изяществом, вряд ли заинтересуют широкого читателя, ожидающего яркой эпичности и героизма.

И они были правы. Персонажи в романах NN, офисные работники в одинаковых костюмах, явно не страдали избытком героизма, которого ждал читатель. Они целыми днями протирали штаны в душных конторах, портили зрение, уставившись в мониторы стационарных компьютеров, суетливо сновали по коридорам, открывая и закрывая двери, в перерывах торопливо запивали таблетки от мигрени горьким кофе из пластмассовых стаканчиков. А после работы, в костюмах, но уже со съехавшими на бок галстуками, за кружками пива в дешевых забегаловках они ругали последними словами руководство своей компании. Вечерами офисные герои, вернувшись домой в свои неуютные холостяцкие квартиры, по обыкновению располагались в кресле перед телевизором и, протолкнув в видеомагнитофон кассету с порнофильмом, принимались с остервенением теребить свои понурые гениталии. В подобного рода сценах, коими романы NN изобиловали, критики усматривали философский подтекст, указание на экзистенциальную заброшенность современного человека, обреченного сосредоточиваться на самом себе.

И все же бельгийский автор призывал читателей не вешать нос, не падать духом. Он давал понять, что не все еще потеряно, и в человеке по-прежнему остаются недюжинные ресурсы для расширения территории борьбы за собственное «я». Вдоволь натрудив за долгие годы одиночества свои детородные органы, его офисные работники в какой-то момент решительно порывали с рукоблудием и находили себе спутниц жизни, способных откликнуться на безмолвные крики их взыскующих душ. Найденные спутницы иногда оставались с героями, а иногда их покидали — в зависимости от романных обстоятельств. Здесь было только два варианта — остальные не предполагались. NN никогда не баловал читателей разнообразием сюжетных концовок. Возможно, он боялся погрешить против жизненной правды. Возможно, ему попросту недоставало воображения. Так или иначе, NN разочаровывал издателей и литературных агентов. До поры до времени.