Разговор окончен. Сара собирается уходить. Вид у нее разочарованный и несчастный.

— Сара, подожди, — говорю я.

Она смотрит на меня через плечо глазами, в которых снова горит огонек надежды.

— Ты поможешь мне?

— Я… подумаю об этом.

Просияв, она улыбается мне так, словно я безоговорочно согласился, а не сказал нечто неопределенное, крепко обнимает меня на прощанье и убегает.

* * *

— Готов к важному событию? — спрашивает Гордон утром в субботу, проходя мимо обеденного стола. Усмехаясь чему-то, он берет апельсин и начинает ковырять корку пальцем.

По причине того, что Алекс еще вчера вечером отправился на какую-то кошмарную вечеринку в честь дня рождения приятеля, где собравшаяся орава восьмилетних мальчишек, очевидно, превратила дом — слава богу, не наш — в руины, я получил его спальню в мое полное распоряжение. Благодаря этому обстоятельству я выспался, поэтому сказать себе, что я сплю и вижу очередной кошмар, не могу. Остается только гадать, что Гордон имел в виду.

Напротив сидит Амалия, заправляясь, по обыкновению, внушительной порцией хлопьев с молоком. Говоря «с молоком», я делаю очень большое допущение, потому что она ест хлопья практически сухими, объясняя это тем, что от молока толстеют. Видимо, масло, которое она вчера обильно намазывала на хлеб за ужином, не в счет. По моим приблизительным подсчетам, на каждую булочку, съеденную Амалией, приходилось порядка полуфунта масла, поэтому рассуждения о калорийности молока за завтраком, по меньшей мере, смешны.

Очищая апельсин, Гордон слишком сильно надавливает пальцем на корку, и струйка сока, вырвавшись из кожуры, попадает прямиком в меня. Комната наполняется резким запахом цитрусовых.

— Амалия сказала, что ты ждал этого с нетерпением.

В животе начинается столпотворение. Такое впечатление, что кто-то завязал мои кишки узлом. Больно ужасно. Я принужденно смеюсь.

— Ох уж эта Амалия, — говорю я Гордону, наградив сестру злобным взглядом, — любит она пошутить.

Амалия усмехается так же натужно, как и я.

Гордон ерошит мои волосы рукой, испачканной липким апельсиновым соком.

— Помню, как я был взволнован после первого полета. Я тогда, кстати, даже был моложе тебя. Целую неделю не мог уснуть после этого, а может, и больше.

Все это идет вразрез с нашим планом. Амалия должна была подсунуть отцу сфабрикованную мной статью, в которой написано, что у людей с буквой «X» на пальце сверхспособностей не бывает. Я так старался, что даже снабдил ее результатами лабораторных исследований с графиками, таблицами и прочим, убедительно демонстрирующими, как смешение вирусов «Г» и «З» влияет на жертву… ну, ладно, на пациента, лишая его сверхспособностей.

Я потратил на эту статью несколько часов и даже пробрался тайком в школьный компьютерный класс, чтобы, загнав текст в графический редактор, придать ему вид копии, снятой с реальной газетной статьи.

Амалия должна была сказать Гордону об интересной статье, «случайно» попавшей к ней в руки. Согласно нашему плану, нужно было положить статью в такое место, где она обязательно попалась бы Гордону на глаза. Кроме того, Амалия должна была обсудить с ним содержание статьи и сказать, что она возражает против насильственных попыток обнаружить мои сверхспособности, так как это может пагубно отразиться на моем здоровье. Я мог бы дать Гордону почитать статью и сам, но в этом случае он бы никогда не поверил в то, что она настоящая. Нужно было, конечно, выбрать в помощники Алекса, а не Амалию, но он, к сожалению, еще слишком мал, чтобы читать научные статьи, не говоря уже о том, чтобы делать с них копии с целью поделиться информацией с другими.

Амалия, не стесняясь, набивает хлопьями жирные щеки, улыбаясь своим лживым, гнусным ртом. Чавкает, как свинья.

— Я тебе так завидую, — говорит она, не пытаясь на этот раз изобразить расстройство. Ничего себе. Она имеет наглость не только улыбаться мне, но еще и говорить с открытым ртом. Если приглядеться, можно даже заметить приставшие к зубам коричневые кусочки хлопьев. И что только парни в ней находят, если, конечно, находят?

— Послушай, Гордон, — говорю я, — у меня много этой, как ее… домашней работы.

Гордон смотрит на меня с гордостью, считая, видимо, что его положительное влияние наконец начинает приносить плоды.

— Я разрешаю тебе сделать уроки завтра.

— Не получится, — говорю я, поднимая глаза к потолку и складывая руки на груди. — Завтра нужно идти в церковь. На целый день.

На самом деле я лишь однажды зашел в церковь, да и то потому, что на улице с утра шел проливной дождь, а у меня сломался зонт и никак не хотел открываться. Внутри пахло каким-то старушечьим запахом, и любой звук, даже самый слабый, который я производил, отдавался под куполом громогласным эхом. Помню, все находившиеся там, как по команде, обернулись и странно посмотрели на меня, но это, наверное, потому, что я чуть было не сорвал службу, которая была в самом разгаре. Ну, вы знаете, мне почему-то пришло в голову, что будет весело, если попрыгать немного и покричать, что Господь испепеляет меня своим гневом.

Гордон, смеясь, хлопает меня по спине.

— Мы ходим только на утреннюю службу. После этого ты будешь абсолютно свободен.

О боже. Они и правда ходят в церковь? А теперь еще и меня потащат с собой?!

— Похоже, сегодня ты свободен, — замечает Амалия. Когда она говорит с открытым ртом, изо рта обратно в тарелку падают полупережеванные хлопья.

Открывается входная дверь, и входит перевозбужденный Алекс. Выбравшись из-за Хелен, он с победным видом подлетает к столу.

— Смотри, что у меня есть! — восклицает он, пританцовывая возле меня с «тещиным языком» в руках. Он с оглушительным свистом дует в него, и лента, развернувшись, попадает прямо мне в лицо. В руках у Алекса небольшой пластиковый пакет с изображением воздушных шариков. Он лезет в него и достает огромный желтый леденец.

— Это тебе, — говорит Алекс и, аккуратно положив конфету на стол, отправляется в свою комнату.

Леденец со вкусом лимона. Я смотрю на него, не притрагиваясь, так как мне уже кажется, что и завтракать-то сегодня не стоило.

— Ты бы пошел собрался, — говорит Гордон, отправляясь в другую комнату поздороваться с Хелен. — Нам сегодня нужно многое успеть.

Когда он оказывается вне пределов слышимости, я тычу в стол вытянутым пальцем в направлении Амалии.

— Мы же обо всем договорились. Ты же не хотела, чтобы я первым научился летать?

Амалия усмехается себе под нос. Я в этой семье фигура, прямо скажем, случайная; но никто, похоже, не замечает, что перед ними — живое воплощение зла и шутить со мной не стоит.

— Мы с тобой договаривались еще до того, как ты убил Голубого Кролика. Если ты так не хочешь летать, может, тебе просто сбежать? Это было бы хорошо для всех.