– Очень может быть… Вот что, вы езжайте к Шаману, а у меня еще кое-какие дела имеются. Скажите ему, что объявлюсь через пару-тройку дней.

– А ты куда, – отбросил в сторону окурок Глухой, – может, мы тебе чем-то можем помочь?

– Вряд ли, – покачал головой Святой, – есть такие вещи, которые нужно делать одному.

Святые пещеры находились на территории мужского Печорского монастыря. Седьмое столетие кряду они служили чернецам усыпальницей. Мощи, уложенные в домовины, оберегались многими поколениями монахов как самые большие святыни. Воздух в пещере был сухой, благодатный, и тела, хранившиеся без погребения, не подвергались тлену.

В самом дальнем конце пещер был небольшой уголок, где воры хоронили законных. Место было выкуплено у епархии за немалые деньги. Погребение, как правило, происходило скромно, а гроб с законным сопровождало всего лишь несколько человек, самых близких. В Печорский монастырь делалось очередное пожертвование, покойник, отпетый по православному обычаю, обряжался в холщовый саван и помещался в одну из ниш.

Именно Герасиму пришла в голову идея захоронения законных в монастырских пещерах; именно он вел переговоры с церковным начальством, обещая восстановить порушенные храмы и ежегодно делать в казну немалые отчисления. Взамен просилось немногое: молиться о загубленных душах, чтобы благодатный свет сошел на них и не дал затеряться во мраке безвременья.

Игуменом Печорского монастыря был отец Яков – мужчина лет семидесяти: крепкий, с мускулистыми руками, с простецкой крестьянской лукавинкой в глазах. Казалось, он готов был пойти на сговор с самим дьяволом, лишь бы вернуть прежнее величие некогда могущественному монастырю. И когда к нему приходил Герасим, Яков ни о чем его не спрашивал, а привечал так, как если бы в стены монастыря пожаловал сам владыка.

Усилиями законных монастырь понемногу одевался в прежние богатые одежды, а маковки главного собора даже покрыли сусальным золотом.

Прежде игумен видел Герасима в мирской одежде, подчас совсем далекой от официальных норм. В дорогу Герасим одевался просто, не гнушался обыкновенными джинсами и кроссовками. И сейчас Святому интересно было узнать, а сумеет ли признать его отец Яков в монашеском платье.

Святой сошел на знакомой станции. Отсюда, если пешком, до монастыря часа полтора. Недалеко небольшой городишко, где самая ходовая специальность лесоруб. Девки здесь маялись от безделья и едва ли не колоннами выстраивались у трассы в надежде подзаработать на кусок хлеба. Несколько девиц промышляло и на вокзале. Их было заметно издалека по вызывающим нарядам и яркой косметике. И лесорубы, соскучившиеся по женскому участию, направлялись к ним, как корабли на свет маяка.

Святой едва сошел на перрон, как к нему подскочила девица лет двадцати пяти и, одним взглядом определив в нем денежного клиента, слегка гнусаво протянула:

– Молодой человек, сигареткой не угостите?

Девушку можно было бы назвать симпатичной, если бы не румяна, безвкусно размазанные по широким скулам, а толстый слой белил делал ее лицо похожим на гипсовую маску.

– Отчего же не угостить? – охотно отозвался Герасим. – Только мне переодеться нужно… чтобы потом предаться всем возможным удовольствиям, – и многозначительно улыбнулся.

– Какой вы интересный, мужчина, – девушка кокетливо махнула рукой, голос ее при этом сделался совсем гнусавым, как будто бы ее мгновенно продуло всеми северными ветрами сразу. – Вы и так очень хороши.

– Мне этого мало, я хочу выглядеть неотразимым, – усмехнулся Святой.

– Ну, тогда вам нужно в мужскую комнату, она во-он в том конце здания.

– Спасибо. – Герасим направился в указанном направлении.

– Я буду тебя ждать, – пообещала женщина.

– Непременно, – серьезно ответил Герасим, – нам будет о чем поговорить.

Святой прошел в туалет. Он внимательно оценил себя в зеркале. В добротном джинсовом костюме, с короткой ухоженной бородкой, он больше напоминал фраера при делах, чем законного. Он не мог назвать себя красавцем, но что-то в нем было такое, отчего женщины липли к нему. Возможно, одних подкупала в нем мужественная внешность, других – вера в щедрое вознаграждение за доставленное удовольствие. Не далее как вчерашним вечером в его купе заглянула разбитная проводница с бутылкой водки. Как потом выяснилось, под служебным халатиком у нее не оказалось нижнего белья, что весьма облегчило процедуру раздевания.

Святой не без улыбки подумал о том, какое впечатление произведет на провинциальную путану его облачение. В его просторной спортивной сумке лежала ряса монаха. Обрядившись в нее, Святой вдруг испытал странное состояние – будто он вернулся домой после долгой разлуки.

Подхватив сумку, он еще раз подошел к зеркалу. Чернец с дорожной сумкой ядовито-оранжевого цвета представлял собой странное зрелище. Надо было бы подумать об этом пораньше. «А впрочем, какая разница! – в сердцах махнул рукой Герасим. – Каких только чудаков сейчас не встретишь на российских дорогах».

Открыв дверь, Герасим с достоинством, присущим служителям церкви, вышел в зал. Девица с алым ртом терпеливо поджидала его неподалеку. Она восторженно обернулась на звук отворяемой двери, но, заметив выходящего монаха, изменилась в лице.

– Может быть, покаяться хочешь, дочь моя? – безо всякого юродства произнес Герасим, подходя ближе.

– Мать честная, да ты никак ли монах! – ахнула девица, отступая.

– Отпускаю тебе грехи, дочь моя, – Герасим трижды перекрестил заблудшую и под удивленными взглядами немногих свидетелей покинул вокзал.

* * *

Отец Яков встретил Герасима приветливо. Долго расспрашивал про старого Гурьяна, сочувствующе кивал, когда Святой поведал о многочисленных недугах чернеца, ненавязчиво упомянул о собственном ревматизме и ломоте в суставах. А на вопрос вежливости, как обстоят дела в монастыре, игумен не без гордости отвечал, что восстановлен иконостас в соборе Успения и отлит колокол на главную звонницу.

Святому показалось странным, что настоятель ничего не знает о недавнем нападении на их монастырь, но рассказывать об этом не стал, жалея старика. Вчера из монастыря ему пришла весточка, что отец Гурьян находится в госпитале и, кажется, дело у него идет на поправку.

Герасим мучился вопросом, узнал ли отец Яков в скромном чернеце раскованного вора, каким он был всего десяток лет назад, щедро жаловавшего монастырю сотни тысяч долларов.

Но взгляд настоятеля был смиренным и не выражал ничего, что свидетельствовало бы о догадке.

Скорее всего не признал – уж слишком большая пропасть была между мирским обличьем Герасима и его нынешним обликом.

– А еще отец Гурьян попросил помолиться у святых мощей, – неторопливо говорил Герасим. – Говорил, будто виделся ему накануне сон, как святой Пантелеймон в ворота нашего монастыря постучался. Уж и не знаем, к чему бы это, а только добрая молитва никогда не повредит, – заключил он.