— Не смей так со мной поступать, Джин! Это не шутки.

— А я поступаю! Представь, именно так я и поступаю!

Рейнолдс вскочил и стал рыскать по дому, с нарочитым шумом и грохотом рассовывая вещи по коробкам, в которых несколько месяцев назад их привез. «Даже чемодана нет… Как же я сразу внимания не обратила!» — недоумевала Джинетт. Она села за кухонный стол, устроила на коленях Эми и, уставившись на часы, принялась отсчитывать минуты: сейчас вернется Билл и снова ударит. Хлопнула входная дверь, тяжелые шаги заскрипели на крыльце. Рейнолдс ходил туда-сюда, перетаскивал коробки, дверь не закрывал, и по дому вовсю гулял сквозняк. Наконец Билл появился на кухне, и на грязном полу отпечатались рифленые следы его ботинок.

— Гонишь меня? Что же, смотри! — Он взял со стола бутылку «Олд кроу» и объявил: — Даю тебе последний шанс!

Джинетт промолчала, она даже глаз не подняла.

— Вот, значит, как? Ладно… Не возражаешь, если хлебну на дорожку?

Джинетт схватила его стакан и швырнула через всю кухню. Бросок получился отменный, даже не бросок, а хлесткий удар, как ракеткой по мячу. Швырнуть стакан Джинетт решила в последнюю секунду. Она чувствовала, что поступает неправильно, но обратного пути уже не было. Стакан с глухим стуком ударился о стену и, не разбившись, упал на пол. Джинетт зажмурилась и крепче прижала к себе Эми, понимая, что случится дальше. Воцарившуюся тишину нарушал лишь звук катящегося по полу стакана. Джинетт ощущала волны гнева, исходящие от Билла.

— Ничего, жизнь тебя проучит. Запомни мои слова, Джинетт!

Тяжелые шаги заскрипели сперва в коридоре, потом на крыльце — он ушел!

Джинетт купила побольше мазута и в целях экономии поставила термостат на десять градусов. «Эми, солнышко, считай, что мы отправились в поход! — объявила она, натягивая на дочку шапочку и рукавички. — Ну вот, холод нам не страшен. А поход — это всегда приключения!» Спали они вместе под ворохом старых одеял; в комнате стоял такой холод, что от дыхания клубилась дымка. Джинетт начала работать в ночную смену — мыла полы в местной школе, а за Эми присматривала соседка. Увы, вскоре соседку положили в больницу, и малышку пришлось оставлять дома одну. Джинетт объяснила дочке, как себя вести: «Не вставай с кроватки, ни в коем случае не подходи к двери, просто закрой глазки, а утром проснешься — я уже рядом!» Джинетт заранее укладывала дочку и, лишь убедившись, что она спит, на цыпочках выбиралась из дома и быстро шагала по заснеженному двору к машине, которую специально парковала подальше, чтобы шум мотора не разбудил Эми.

Однажды она допустила непростительную ошибку: поделилась своими бедами с другой уборщицей, когда они вместе вышли на перекур. По-настоящему Джинетт не курила, да и денег на сигареты жалела, но сигареты отгоняли сон, а без перекуров она бы просто не вынесла бесконечную череду грязных классов, коридоров и туалетов. Джинетт умоляла сослуживицу по имени Элис никому не говорить, понимая, что может нажить себе серьезные проблемы, но та, разумеется, отправилась прямиком к завхозу, и Джинетт уволили. «Нельзя оставлять ребенка одного! — поучал завхоз в крохотной комнатушке у бойлеров, где стояли исцарапанный стол и продавленное кресло, а на стене висел прошлогодний календарь. От жары и духоты Джинетт едва не задыхалась. — Скажи спасибо, что в Отдел по защите прав детей не сообщил!» «А ведь он прав, — думала Джинетт. — Господи, куда я качусь?!» Прежде завхоз никогда ее не обижал, и в другой ситуации Джинетт, вероятно, сумела бы объяснить: без ночной работы им с Эми не выжить, но от усталости не нашла нужных слов. Она молча взяла последний платежный чек и поехала домой на развалюхе марки «киа», купленной еще в школьные годы. Машина рассыпалась буквально на глазах: Джинетт казалось, по дороге за ней тянется шлейф болтов и гаек. Она остановилась у «Квик-Марта» купить сигареты, а потом мотор попросту не завелся. Джинетт разрыдалась и не могла успокоиться добрых полчаса.

В машине «умер» аккумулятор, за новый пришлось выложить в «Сирз» целых восемьдесят три доллара. К тому времени Джинетт не появлялась в Коробке целую неделю, и ее уволили и оттуда. Оставалось одно — собрать вещи и уехать.

Никто так и не узнал, куда подевались Джинетт и Эми. Дом промерз насквозь; трубы лопнули, как переспелый плод, а весной дали течь. Коммунальное предприятие, обнаружив, что счета не оплачиваются, прислало рабочих перекрыть воду. Первыми в доме поселились мыши, а после того, как во время летней грозы разбилось окно второго этажа, — ласточки. Они свили гнезда в спальне, где зимой мерзли Джинетт и Эми, и вскоре стали в доме настоящими хозяевами.

В Дубьюке Джинетт работала по ночам на заправке, а Эми спала в подсобке, пока об этом не узнал хозяин и не выгнал их. Слава Богу, было лето — они жили в своей «киа» и умывались в туалете заправки, поэтому «убраться» означало лишь уехать. На какое-то время они поселились в Рочестере у школьной подруги Джинетт, которая перебралась туда учиться на медсестру. Подруга устроила Джинетт уборщицей в больницу, где работала сама, но за мытье полов платили сущие крохи, а в квартирке и без ребенка места не хватало. Джинетт сняла номер в мотеле, но там Эми оказалась без присмотра. В итоге мать и дочь снова стали жить в машине. Пришел сентябрь, а с ним осенняя прохлада. По радио круглые сутки говорили о войне. Джинетт двигалась на юг и, прежде чем «киа» «умерла» окончательно, успела доехать до Мемфиса. Подобрал их мужчина на «мерседесе», который назвался Джоном, но Джинетт тотчас догадалась: врет. Таким тоном дети рассказывают байки о «случайно» разбитых вазах или чашках. «Меня зовут… Джон», — заявил мужчина, оценивающе посмотрев на Джинетт. Он выглядел лет на пятьдесят, хотя она вполне могла ошибиться. Аккуратная бородка, темный костюм — ни дать ни взять распорядитель похорон. По дороге Джон то и дело поглядывал на Эми, крутился на сиденье, задавал Джинетт вопросы: кто она, куда направляется, чем любит заниматься, что привело ее в штат Теннесси. Машина сильно смахивала на «гран-при» Билла Рейнолдса, только была еще лучше. Окна почти не пропускали внешних звуков, и разомлевшей на мягком сиденье Джинетт чудилось, что она попала в вазочку с мороженым. Глаза слипались, и, когда «мерседес» остановился у мотеля, ее уже не волновало, что случится дальше. Чему быть, того не миновать. Равнина в районе аэропорта напоминала родную Айову, огни самолетов кружили по ней медленно, как мишени в тире.

«Эми, солнышко, сейчас мама на минутку зайдет в мотель с этим добрым дядей, а ты пока картинки в книжке посмотри!»

Джон оказался очень милым: называл ее зайкой, деткой и так далее, а перед уходом положил на прикроватный столик пятьдесят долларов, на которые Джинетт с Эми смогли снять номер.

* * *

Увы, «милые» попадались нечасто.

По ночам Джинетт запирала дочку в номере, включала телевизор, чтобы не было подозрительно тихо, выбиралась на трассу у мотеля и ждала. Ожидание не затягивалось — останавливался какой-нибудь мужчина, и, договорившись о цене, Джинетт вела его в мотель. Она заходила в номер первой и перекладывала спящую девочку в ванну, предварительно постелив несколько одеял.