Она проговорила все это, опустив голову и, по обыкновению, смущенно теребя оборку платья; но если бы она подняла глаза и взглянула на лицо Андрюшки, то, наверно, испугалась бы.

Он внезапно побледнел; потом сразу кровь прихлынула к голове с удвоенной силой, а глаза заблестели какой-то радостью и решимостью.

Но он скоро овладел собой и с улыбкой тихо спросил:

— Неужели уж так похож?

— Не похож, а просто совсем вы…

— Когда же это вы видели его? В котором часу?..

— Да поутру… Я там на полдня была взята…

— Куда же он потом скрылся?..

— Не знаю; кажется, ушел куда-то…

— Ушел?

— Да…

Андрюшка принялся, опустив голову, чертить на песке тросточкой буквы, совершенно незнакомые для Наташи, несмотря на то что она была грамотна.

— Какие это вы буквы чертите? — спросила она, с удивлением взглянув на него.

— Это?

— Да…

— Французское слово… je t’aime[1].

— Вы знаете по-французски?

— Конечно! — небрежно ответил подмастерье. — До того несчастия, которое заставляет меня тайно от всех вести эту жизнь, я учился… я был в высшем учебном заведении.

— А что значит это слово?

— То значит, что я хочу давно сказать вам.

— А что же?

— «Je t’aime» — значит «я тебя люблю».

Наташа побагровела и закрыла лицо руками.

В это время сидевший на краю скамейки какой-то господин встал и ушел.

Андрюшка, казалось, только и ждал этого. Он придвинулся и страстно заговорил:

— Да-да, я люблю вас, Наташа, знайте это!.. А вы?..

Он остановился, принял красивую позу и старался заглянуть в лицо молодой девушки ласковым взглядом; но его глаза не поддавались обману; они выдавали его, и в них светилась какая-то затаенная, мрачная мысль.

Но голосом Андрюшка владел в совершенстве; к тому же Наташа была слишком хорошенькая девочка, так что в этот момент он, может быть, и был искренним.

— А вы?.. А ты, Наташа? — тихо повторил он, мелодично вибрируя и силясь отнять от лица ее руки. Но вместо ответа Наташа вдруг открыла заплаканное лицо, быстро глянула по сторонам и, видя, что момент удобен, бросилась к нему на шею, горячо поцеловала его три раза в губы, в щеку и отвечала…

Андрюшка самодовольно захохотал; но тотчас же лицо его приняло прежнее выражение, отражавшее овладевшую всем существом его мысль. Он еще раз пристально поглядел в лицо молодой девушки, взглядом своим он как будто пытался выведать самые сокровенные тайны души своей собеседницы. Наташа выдержала этот взгляд и, как бы понимая его вопросительное значение, сама спросила:

— Что вы так смотрите на меня?

Андрюшка опустил голову и опять зачертил тросточкой по песку. Он собирался сообщить что-то, и это «что-то» было очень важно. По крайней мере, на наглом лице его впервые мелькнула тень смущения.

— Одно уж я сказал тебе, Наташа! — ласково, но чрезвычайно серьезно начал бывший воспитанник исправительного заведения. — Говорил я тебе и о другом, насчет моего прошлого; намекал на происхождение мое; тут есть тайна, которую я никому открыть не смел. Но теперь, сегодня, когда вышел такой случай, когда, так сказать, сама судьба устраивает все… я хочу тебе передать очень многое… Хочешь ты выслушать меня?

Голос молодого подмастерья пресекся от волнения. Наташа едва узнала своего возлюбленного; так преобразился он в эту минуту…

— Правда, ты говоришь, что любишь меня?! — вдруг задыхаясь, шепнул он, наклонившись к ее уху. — Правда? Говори! Поклянись — и я тебе все открою, но помни, если ты солжешь… если ты изменишь мне, я тебя убью… Слышишь… убью! Я тебе сам клянусь в этом!

Наташа затрепетала. Жгучие взгляды Андрюшки пронизывали ее насквозь… Она чувствовала, что и душа и тело ее отныне безвозвратно принадлежат ему. Довольно ему взглянуть на нее вот так, как теперь, и она сделает все, что ни прикажет он; она была вся в полной его власти. Собственная воля ее пропала. А он все твердил, стискивая ее руку:

— Поклянись!.. и я тебе все открою. Ты будешь моя… и мы вместе с тобой разделим то, чего я думал сперва достичь один… в своем одиночестве. Судьба поставила тебя на мой путь, Наташа, и все кончено. Ты должна быть моею… Ты слышишь, ты понимаешь, это я тебе говорю?..

— Слышу и понимаю, — тихо уронила Наташа, все более и более подчиняясь действию этого страстного шепота и поддаваясь влиянию его выразительных глаз.

— И не изменишь мне никогда?..

— Никогда…

— И исполнишь все, что я ни прикажу тебе…

— Исполню, — ответила она без запинки и таким тоном безусловной покорности, что нельзя было сомневаться в правдивости ее слов.

— Ну, хорошо, я тебе расскажу все!.. Только помни, что после этого рассказа ты уже моя… Еще в последний раз поэтому переспрашиваю тебя: любишь ли ты меня настолько, чтобы разделить со мною всю мою жизнь…

— Люблю, — прошептала Наташа, поднимая глаза, в которых действительно светилась любовь.

— Ну так слушай же!..

— Во-первых, я тебе объявляю, что сегодня мы уже виделись…

— Как виделись?! — удивленно и испуганно переспросила Наташа, прекрасно знавшая противное.

— Ну так знай же, я — граф Радищев…

Молодая девушка широко открыла глаза и застыла в позе изумления.

— Да, — продолжал Андрюшка, — я видел тебя сегодня… Но помни, что все это — страшная тайна! Ты больше не должна предлагать мне ни одного вопроса, потому что все равно я тебе ничего не отвечу сегодня. Второе — ты больше не должна показываться туда. Если твоя работа еще не окончена, то все равно откажись от нее письменно, отговорись нездоровьем, а я сам отнесу это письмо… Поняла?

— Поняла, — ответила Наташа испуганно и в то же время подобострастно глядя на своего собеседника.

— А когда все устроится, — продолжал Андрюшка, — когда я больше не должен буду скрываться и вести такую жизнь, как я веду… тогда ты будешь женою моей и мы заживем с тобою, Наташа… А пока ни единому на свете человеку ты не должна и намекнуть даже о том, что я тебе сейчас сказал… В противном же случае как я ни люблю тебя, но все-таки не пощажу и твоей жизни… Клянусь, я убью тебя!..

Эту последнюю фразу Андрюшка произнес так внушительно, что Наташа вздрогнула.

Через несколько минут они расстались; она получила приказание немедленно идти домой, а он сам заявил ей, что пойдет «туда» по делу, требующему его присутствия еще раз.