В первый вечер по прилете она была слишком разбита, напугана и растеряна – вообще всего как-то «слишком», – так что даже не нашла в себе сил сесть за стол. Кухарка Розалинды распорядилась подать ужин в комнату Роуз, однако та лишь вяло поковыряла еду вилкой.

Назавтра, услышав сигнал к ужину, девочка спустилась в столовую, где, к своему удивлению, обнаружила, что есть ей придется в одиночестве: Кэролайн уже улетела.

– А где бабушка? – спросила Роуз у Бетти, помощницы Розалинды.

– Миссис Э предпочитает ужинать в оранжерее, – последовал ответ.

В последующие двенадцать дней, оставшиеся до начала учебы, так все и шло: Роуз ела одна, бабушка относилась к ней с полнейшим безразличием, о маме не говорилось ни слова. Если Розалинда и скорбела по дочери, то внешне это никак не проявлялось. Розмари она упомянула лишь однажды, когда как-то вечером Роуз вышла из ванной и налетела прямо на старушку и сопровождавшую ее Бетти.

– Бетти, – обратилась к помощнице Розалинда, – я на верхнем этаже или на нижнем? И кто эта юная особа? Она очень похожа на мою дочь.

– Это Роуз, дочь Розмари, ваша внучка, – ответила Бетти, бросив на Роуз виноватый взгляд, и жестом указала на снимок в рамке на столе – фото с пляжа во Флориде. Роуз на этой фотографии было не больше пяти-шести лет. Одетая в купальник с изображением Русалочки из одноименного мультика, она прижималась к маме. Та тоже была в купальнике, причем весьма целомудренном, который сама Розмари называла «мамским». – Только на этой фотографии она еще маленькая, миссис Э, а сейчас уже почти взрослая.

– Ах, да, – кивнула Розалинда. Надежда, едва успевшая вспыхнуть в глазах Роуз, уже в следующую секунду погасла. – Кажется, когда-то у меня была не то дочка, не то внучка. Видимо, я забыла. – Старушка хихикнула, как будто речь шла о телевизионном пульте: «ох, батюшки, совсем забыла, куда я его сунула».

«Забытая» – самое подходящее слово, подумалось Роуз. К ее отцу оно тоже относилось. Еще ребенком она быстро научилась о нем не расспрашивать.

Стоило ей задать вопрос об отце, как мамины глаза не то чтобы наполнялись слезами, но как-то странно затуманивались, и в воздухе ощутимо веяло печалью. Мама будто бы растворялась в некой туманной дали, недосягаемой для дочери.

* * *

Вернувшись к бабушке после второго учебного дня, Роуз тоже чувствовала себя «забытой», оставленной не на своем месте. Дом Розалинды, отделанный штукатуркой, стоял на углу двух улиц, обрамленных деревьями. Как же сильно тут все отличалось от района, где раньше жили Роуз и ее мама! Они обосновались в пригороде Филадельфии, на Лесной улице. Мама шутила, что название – это попытка выдать желаемое за действительное, поскольку вдоль Лесной улицы не росло ни одного деревца. Все постройки были не старше десяти лет и по большей части представляли собой одноэтажные кирпичные коробки в фермерском стиле с гаражами на треть участка, четкими квадратами газонов и сурово подстриженными кустами, застывшими по стойке «смирно». Однако Роуз нравилась Лесная улица. Там был ее дом.

Бабушкин дом располагался на пересечении Норт-Меридиан-стрит и Сорок Шестой улицы. Как и соседние здания, это был массивный особняк, не более и не менее величественный, чем остальные, и все же в нем одном ощущалось что-то потустороннее, мистическое, словно он принадлежал другой эпохе, другой вселенной. Плющ, увивавший стены, на фоне бледно-желтой штукатурки казался дырчатым зеленым покрывалом. В мыслях Роуз сравнивала дом с картой мира, где плющ был поверхностью океана, а пятна штукатурки образовывали континенты. Да, пожалуй, это похоже на одну из древних карт с изображением неведомых морей, в которых обитают монстры, и подписью: «Здесь обитают драконы», только подпись иная: «Здесь обитает бабушка». Бабушка Розалинда.

Интересно, о каком обустройстве в новом доме могла идти речь, если для того, чтобы попасть внутрь, Роуз приходилось звонить, как гостю? Освоиться это явно не помогало. Когда они жили на Лесной улице, у Роуз имелся собственный ключ. Все здесь не то и не так!

Преодолев три ступени крыльца, Роуз позвонила в дверь. В то же мгновение на широкую верхнюю ступеньку прыгнула кошка. Шубка у нее была коричневато-рыжая, цвета опадающих листьев.

– Откуда ты взялась, киска? – шепотом спросила Роуз. Она заметила, что у животного недостает одной лапы. Кошка склонила голову набок и смерила девочку недоумевающим взглядом, точно безмолвно задавала ей тот же вопрос. В ясных зеленых глазах сверкнули золотые щелочки. В этот прохладный сентябрьский день зверек казался живым олицетворением осени. «Сентябрь, вот как надо тебя назвать», – подумала Роуз. Громко щелкнул дверной замок, и кошка моментально исчезла. На пороге показалась Бетти.

– А, Роуз, здравствуй. – Она недоуменно моргала, будто Роуз была незнакомкой, пришедшей собирать пожертвования или подписи в защиту ареала обитания редкого вида жаб. А может, Бетти на миг приняла ее за нежданную гостью, каковой Роуз безусловно и являлась меньше двух недель назад.

– Ой, Бетти, знаете, тут только что была такая милая кошечка!

– А, трехногая. Да, шныряет поблизости. Лично я считаю, что кошек подкармливать не следует, иначе потом от них неприятностей не оберешься. – Поджав губы, Бетти неодобрительно покачала головой.

* * *

А вот Роуз считала, что кошек нужно и подкармливать, и тискать. Ну, какие от них могут быть неприятности? Тихие, ласковые, пушистые и, как правило, покладистые создания. До чего приятно, когда котик прыгает тебе на колени! Роуз часто размышляла о том, каким образом кошкам удается успокаивать людей без единого слова, как хорошо они умеют слушать и понимать. Когда Роуз была еще совсем маленькой, мама купила ей котенка, и девочка придумала питомице довольно глупое имя – Лунный Свет. Впрочем, четырехлетнему ребенку простительно. Они с мамой звали кошку просто Луной. Но три года назад Луна умерла. Как выяснилось, она болела кошачьей эпилепсией. Приступы становились все сильнее и чаще, пока однажды кошка, шатаясь, не пришла на кухню, где затряслась с ног до головы и рухнула замертво. Роуз в этот момент не было дома, однако девочка в подробностях выпытала у мамы, как все произошло. Потом они вдвоем сидели на диване, мама обнимала Роуз за плечи, и обе долго плакали.

Мама устроила кошке пышные похороны. На поминки позвала друзей Роуз, подала домашний лимонад и кексы. На столе стояли фотографии Луны и букетик цветов. Похоронили питомицу на заднем дворе, над могилкой установили надгробный камень, на котором, по маминой просьбе, была выбита надпись: «Здесь лежит наш дорогой друг, кошка Лунный Свет. Яркий лучик, светивший нам от начала до конца. Покойся с миром». По случаю похорон Роуз облачилась в настоящий траурный наряд, разумеется, черный. Она смастерила его из маминой сорочки и карнавального костюма ведьмы, который надевала на прошедший Хэллоуин. Сплошь драпировки, и в дополнение – черная соломенная шляпка (добытая в комиссионке), к которой Роуз прикрепила черную вуаль. Шляпку она носила три дня, пока не надоело. Мама тогда сфотографировала дочь у могилки Луны и еще вроде бы сказала, что Роуз похожа на миниатюрную Джеки Кеннеди на похоронах мужа[5].