Вася чах, не спал ночами, высчитывал прибыли и риски, висел на телефоне, бегал на какие-то «серьезные встречи», опустошив материну пенсионную заначку, дабы приодеться и обзавестись атрибутами «делового человека» – навороченный телефон, портфель, ручка, пальто. На часах закончились материны «гробовые», и Вася приуныл. Портфель пылился в прихожей, ручка сохла внутри портфеля, а бизнес – паскуда! – и не думал материализовываться.

Говорун чуть не вылетел с работы за прогулы и попал с язвой в больницу. Российскую. В которой его отличным образом подняли на ноги.

Даша убрала портфель на антресоли, а пальто в шкаф с лавандовыми отдушками против моли: благо наступала зима и супруги перешли на китайские пуховики.

А в марте раздался звонок Романа Романовича Костянского.

– Ну, давай уже, не стесняйся, Лёва, давай свой шедеврик. – Василий вырвал листок из рук смущенно поникшего Льва Гулькина.

Хозяин и подчиненный являли собой разительный контраст. Молодой Говорун был курнос, статен, светловолос (правда, в последнее время сказалась наследственность – Вася начал лысеть с макушки).

Пятидесятипятилетний Лев Гулькин – мастер на все руки, живший неподалеку от отеля, еще в прошлом году подрядился служить Говорунам, занимаясь всем понемногу: электрикой, доставкой продуктов, отделкой бани, – выглядел со своим крючковатым носом и копной черных артистических кудрей человеком творческим. Что ж, таким он и родился: художником. Если бы не фатальное невезение. До тридцати лет Гулькин ежегодно поступал на актерский, пока не угомонился в районном театре самодеятельности. Кроме того, он виртуозно владел четырьмя аккордами на шестиструнной гитаре, писал стихи и прозу, которой забрасывал издательства, а также разводил цесарок (птицы периодически дохли сплошняком, но Лева с упорством истинного заводчика покупал новое поголовье). Услышав, как хозяева обсуждают наполнение сайта, который становился экстренно необходим для успешного развития бизнеса, Лева всю ночь писал рекламный текст главной страницы. Он, кстати, рассчитывал, что Василий Иванович оценит и его фотографический талант, разместив Левины фото отеля и местных красот в Интернете.

Василий пробежал глазами цветистый текст, нахмурился и решительно сел в плетеное кресло: вчитываться. В этот момент на террасе появилась одна из отдыхающих – Зульфия Абашева, представлявшаяся всем без исключения как Зуля. Несмотря на взятый недавно сорокалетний рубеж, выглядела Зуля сногсшибательно: высокая, гибкая, с ярким хищным лицом. Абашева принадлежала к редкой породе людей, за которыми хочется наблюдать. Киноактеры этого разряда могут не читать монологов Настасьи Филипповны или Ричарда Третьего – им достаточно отрешенно смотреть в пространство, касаться рукой лба, класть ногу на ногу, дежурно улыбаться – за ними будут следить с неослабевающим вниманием. Возможно, это и есть проявление истинной харизмы?

Харизматичная Зуля явилась с пляжа в розовом парео с видневшимся под ним купальником из тесемочек.

– Чудесная вода! Никогда бы не подумала, что в Подмосковье можно получать удовольствие от купания. Только течение все портит. Боюсь далеко заплывать.

Осознав, что звук ее чувственного голоса не привлекает внимания, Зуля уселась в кресло, вытянув длинные ноги, на которые с опаской уставился Гулькин. Он стоял, ссутулившись, у кресла хозяина.

– Что за роковое послание? – обратилась Зуля к Говоруну.

– Да вот сайт разрабатываем. Текст вроде неплохой, – вздохнул Василий.

– Дайте-ка. – Зуля бесцеремонно выдернула бумагу из Васиных рук.

– Я как-никак профессиональный редактор.

Абашева, несмотря на фривольный вид отдыхающей, находилась на работе. Она приехала с народным артистом России, стареющим плейбоем Глебом Архиповичем Федотовым. В прошлом году он не смог откликнуться на приглашение своего старого знакомого Марка Говоруна, но сейчас актер работал над книгой воспоминаний и решил, что лучшего места для уединения на природе не найти. Убедившись, что сам он до обидного бестолково формулирует мысли на бумаге, Федотов нанял литературного обработчика – Зульфию Абашеву, которая некогда помогала с книгой его коллеге – ныне покойной приме одного из академических театров.

Как правило, Глеб Архипович наговаривал воспоминания на диктофон, но иногда Зуля записывала за ним с лету, по телефону – подчас смешные и грустные случаи вспоминались любимцу публики в непредвиденных обстоятельствах: с похмелья на рассвете, при посещении парикмахера, в самый драматичный момент при просмотре кинофильма. Так, умирающая от пули фашиста героиня советской драмы вдруг навеяла Федотову воспоминания о спасенном им от рогатки коте. Эпизод с милосердным пионером Глебушкой получился очень жалостливым. Правда, узнавая Федотова ближе, Зуля начала подозревать, что не Глебушка, а ОТ Глебушки спасали кота: Федотов терпеть не мог хвостатую живность.

Абашева мгновенно прочла литературный перл Гулькина:

«Каждый из нас старается поймать фортуну за хвост! День и ночь мы слышим лихорадочный топот мириады ног – все спешат, все втянуты в безудержную гонку, все выбиваются из сил, у всех трясутся руки, дрожат коленки, бешено стучит сердце и томится душа – ведь успех, маячащий на горизонте, по-прежнему далёк… А счастье от нас ускользает…

Пожалуйста, остановитесь на минуту, отдышитесь, посмотрите на себя, вглядитесь в тех суматошных людей, которые, суетясь, спотыкаясь и падая, проносятся мимо Вас по большой дороге жизни.

Так, может быть, счастье – это задумчивое личико, нежная ручка, подпирающая подбородок, пара нежных, затуманенных слезами глаз, обращённых в прошлое, смутно темнеющих в ночи тенистой аллеи Времени?

Вопрос только, где это прошлое, где эта тенистая аллея Времени? Да, всё правильно! Запоминайте адрес:…Именно здесь, стоя в тиши под мерцающим куполом неба, Вы поймёте, что человек достоин большего, чем дает ему его жизнь».

Зуля помахала листком:

– И кто создал сей говносиропный опус? «Трясутся руки», «томится душа», «затуманенные глаза, обращенные в прошлое», «аллея времени»… Жуть с рогами! Если бы я узнала, что отелем заправляют… чудаки с претензией на творческий поиск, ни за что не поехала бы.

– Ну, а что бы написали вы? – выпалил бордовый от смущения Вася.

Зуля погладила накладным синим ногтем пухлую нижнюю губку – излюбленный ее жест. После чего непререкаемо ткнула перстом в бумажку.

– Я бы вместо невразумительного бреда про купол неба указала на отличный спуск к реке и рыбалку, наличие настольного тенниса, бильярда и русской бани. Вместо аллеи посулила прогулку по девственному лесу. И главное – упирала на тишину и малолюдность. Десяток постояльцев – это вам не восьмиэтажный отель с дискотекой. Ну, шеф-повара своего легендарного приплетите. И баста! Свою целевую аудиторию вы уже схватили. И еще. «Топот мириады ног» – это перебор даже для местного графомана.

Зульфия царственно скривилась – даже улыбку на этих инфузорий ей тратить не хотелось, и, поднявшись, прошествовала в дом.