К тому моменту, как его скрутили, он разбил себе левое колено и серьёзно повредил правое. Лёжа на полу, он кричал: «я туда больше не вернусь!». На следующее утро его вывезли на носилках без одной ноги: восстановить сустав было не возможно.

Что же такого мог увидеть столь отважный и хвалёный почтальон, просиживающий почти всё время в госпитале, чего не увидел рядовой на передовой.

3.

Вскоре я вернулся на передовую.

Прошло несколько дней, пара штурмов удачных или не очень. Здесь трудно сказать, какое сражение удалось: одна и та же позиция переходила из рук в руки. Кажется, всё, продвинулись, но через 2–3 часа вы снова отступаете. Можно ли считать такой штурм успешным?! Так тянулись дни, но вдруг полевой почтальон доставил мне судьбоносное письмо со штаба.

Магнусу Бойсу.

За проявленный героизм и самоотверженность в сражениях вы переводитесь в бронетанковые войска с повышением в звании до мичмана. Просьба предъявить письмо действующему офицеру и отправиться в штаб, для дальнейшего распределения в тренировочный лагерь.

Я был рад. В наших солдатских кругах ходили легенды о непобедимости нового английского оружия, танков. От них отскакивали пули, и они могли с лёгкостью преодолевать траншеи и колючую проволоку. А несколько пушек и пулемётов эффективно изничтожали врага во всём круговом секторе.

Я поспешил последовать инструкциям и уже к вечеру того дня прибыл в штаб дивизии. Два дня и я просидел в землянке, проведя большую часть времени в постели. Потом за мной приехал грузовик, который собирал таких же бойцов, как и я по всей длине фронта.

В кузове я познакомился с будущими товарищами по обучению. Их личности не заслуживают особого внимания, ведь знаком я с ними был всего пару недель. Меня назначили пулемётчиком. В моём экипаже было ещё 7 человек: младший лейтинант Джордж Хилл, сержант Роберт Миссен, артиллеристы Уильям Морри, Фредерик Артурс, Перси Бадд, Джеймс Бинли и Эрнст Бреди. Я обязан рассказать отдельно о нашем будущем командире. Его звали Дональд Ричардсон. Он был капитаном по званию, то есть стоял выше нас. Но это не мешало ему относиться к своим подчинённым как к друзьям, он не считал себя лучше других членов экипажа. В родном для него Ноттингеме он был бакалейщиком. Его жизнерадостный характер не давал понять, что он является бывалым военным.

Жизнь в лагере была спокойной, мы обучались всему, что нужно было знать танкисту. 18 августа нам сообщили, что мы будем участвовать в прорыве под Пашендейлем. «Возвращаешься к началу»— усмехнулся Дональд. Всё его состояние не давало понять его волнения, хотя он, как и все понимал важность нашей роли на поле боя. Ответственность за жизни других солдат, вчерашних боевых товарищей, лежала у нас на плечах, и этот груз не давал покоя ни ему, ни нам. Более того, это был наш первый бой на танке.

4.

21 августа мы прибыли на фронт. Тогда нам выдали наш танк- «самец» танка Mark.4. В отличие от «самки» он обладал только четырьмя пулемётами 7.7 мм Льюиса вместо 6. Но это с лихвой окупалось двумя шести фунтовыми пушками 57-мм Гочкиса. Он обладал мощностью двигателя 125 лошадиных сил при 1000 оборотах в минуту, что позволяло ему при боевой массе в 28 тонн и лобовой броне 16 мм разгоняться до 6.4 километров в час. Ромбовидная форма корпуса позволяла преодолевать траншеи до 3-х метров, стенки до 1.2 метра, броды до 0.6 метров в глубину. Один внешний вид машины вызывал трепет. Стальной гигант длинной 7930 мм, шириной 3900 мм, высотой 2610 мм казался невероятно большим. Складывалось впечатление, ничто не сможет его остановить. Конкретно наш танк мы назвали «Фрай Бентос» в честь полюбившейся нам фирмы тушёнки, которая, к тому же, принадлежала Дональду Ричардсону.

Перед боем все спали как убитые. Конечно, все мы волновались, но за столько времени мы уже привыкли к кровопролитию войны, притупили страх.

Утром 22 августа мы собирались в атаку. Дональд Ричардсон, по обыкновению, шутил и подбадривал нас, хотя в его движениях проглядывалось волнение. Мы нанесли название на борт танка, загрузили внутрь боекомплект, несколько винтовок и револьверов, две канистры с водой и ещё одну с горючим, немного еды.

За час перед боем мы развели костёр около танка и стали завтракать. Ели мы молча, каждый думал о своём. О доме, о семье, о предстоящем сражении. Небо было пасмурным, а воздух влажным. Это не редкость для здешних мест. Но опыт подсказывал, будет дождь. Мы ели в тишине пока Дональд не заговорил. Он шутил, мы старались поддерживать его старания приободрить нас.

5.

Но вот по рации поступил сигнал к началу боя. Мы оперативно сели по местам. Механик водитель по имени Джордж Хилл завёл двигатель и неспешно сел за руль, как будто поднимая градус накала своей неторопливостью. В салон тот час же повалили клубы выхлопных газов. Не стоит этому удивляться. Двигатель располагался прямо вместе с экипажем, без какой либо перегородки. Поэтому, несмотря на выхлопную трубу и систему водяного охлаждения в салоне было как в бане. Ситуацию усугубляла тряска. Ни о какой подвеске не было и речи, поэтому каждая кочка на пути отдавала в позвоночник. Я надел защитный шлем, но поднял кольчужные «шторки» на нём, призванные защитить мои глаза от осколков, попадающих в смотровую щель. Бронестекла не было, поэтому брызги свинца часто лишали танкистов зрения.

Мы проехали прямо над нашими окопами. Дональд видел, как за нами поднимаются пехотинцы, такие же солдаты, как и мы когда-то. Это усиливало чувство ответственности.

Пейзаж вокруг мог шокировать неподготовленного зрителя. Но для бывалого бойца он был уже обыденностью. По сторонам были воронки от снарядов, заполненные грязью до краёв, в этой же гнилой жиже лежали тела погибших здесь людей, а иногда можно было увидеть лошадей, отдавших жизнь ради человечества. Кое-где торчали обугленные стволы деревьев, чудом не срезанные осколками и пулями. Они были молчаливым напоминанием красоты здешних лесов до войны. Встречались искорёженные останки бронеавтомобилей. До принятия на вооружение гусеничных танков они должны были прикрывать пехоту, но в такой грязи колёса моментально застревали, и автомобиль превращался в удобную мишень для артиллерии.

Мы двигались медленно, но верно. Я сидел за главным пулемётом, расположенным в носовой части машины. Рядом со мной сидел мехвод Джордж. Я видел всё перед танком, но что происходило с флангов, я не знал. Едва мы пересекли наши окопы, я надел «шторки» и прильнул