что лишь одна сторона погрузилась в сон, а не обе. Но это было внове, и какое-то время Имп Плюсу не требовалось знать, почему Центр проводит Гы — проводит ЭЭГы, — считая, что обе его стороны спят, когда на самом деле во время любой отдельно взятой ЭЭГ — которую Имп Плюс сейчас превратил в электроэнцефалограмму, — лишь одна сторона ответила на передачу Земли СПАТЬ. Или обе, но спала лишь одна сторона. Но, значит, у него просто не было двух сторон, или он так думал — а это означало, что у него сбой.

Солнце много раз проходило между сном и не-сном, и импульсы в Имп Плюсе были вне его, и он вспомнил, как прибыл сюда, и думал, что скоро сейчас с ним здесь впервые случится сон, что означало и пробуждение. Он повторил здесь, так как в этом что-то было.

Здесь.

Имп Плюс вспоминал, как он был главный на смене. И как его меняли. И как впадал в себя, но затем, как ему напомнили об импульсах посредством импульсов.

Имп Плюс знал больше. Знал через то, что мог бы назвать сном, сном, где чего-то не хватало, самого сна. Зарянки летали у Солнца. Они то удлинялись, как лебедки, то сжимались, как локти. Но не зарянки — слишком медленные. Такие медленные, что не двигались. И слишком большие, чтоб быть внутри, где они и были.

Яркость, установившаяся вокруг Имп Плюса была такой, что стало жарко. Или должно быть. Тут было окно, которое подчинялось Земле и не давало Солнцу жечь. Эта мысль пришла Имп Плюсу с одной из частиц, которая некогда просто отсутствовала, а теперь его преследовала, что раз у него нет глаз, он не видит яркость, а лишь помнит ее, как слово установка — солнечная установка. Найдя его, частица резко исчезла в заряде яркости.

Что остался вспышкой из множества установленных одиночных линий, которые скручивались, если Имп Плюс на них смотрел. Но когда он пытался вспомнить, откуда они, те постепенно отпадали от него вниз и становились градиентами сами — градиентами в свободном полете.

Но градиенты были здесь, а солнечная установка — нет. Хотя солнечная установка получала длинноволновой свет Солнца, так как солнечная означала Солнце, — и длинноволновой свет здесь. Если солнечных установок здесь нет, то где Вони? Солнечные установки — их стало больше одной, как градиента, когда он о них думал. Значит, он, Имп Плюс, сделал их больше. Значит, тогда каким-то образом они здесь. Как давно был длинноволновой свет Солнца, такой, как здесь, что принимается солнечными установками? — установками, которые и здесь и не здесь. Здесь и там Имп Плюс обнаруживал бреши на месте просто отсутствующих частиц; и когда эти бреши, которые были его, гонялись за теми стремительными частицами, то обнаруживали их как раз в тот миг, когда каждая частица приближалась настолько близко к частице другой склонности, что обе, встретившись, исчезали — в бреши так близко к его сердцевине, что ему казалось, будто он это видел: общая линия, линия, скручивающаяся, но еще не круг, в возможность множества линий, градиент радиуса на одной линии с брешью, который был движением, для которого градиент долгие годы на Земле был лишь именем.

Имп Плюс вспоминал года, но не мог вспомнить какой сейчас. Или когда.

Как давно стартовали, и где было начало? Последние «Аполлоны» улетели. Но начал нет, думал Имп Плюс.

Последние «Аполлоны» улетели с Луны. Они уже подняли забрала, сняли свои шлемы с позолоченными солнцем козырьками, отсоединили шланги, сняли сапоги. Они перестали быть новыми, нужными — хотя кто знает, что попало к ним внутрь сквозь костюмы и осталось. Или вышло с другой стороны, прожегши в них след.

След, который бы остался внутри стенки — внутри чего? — в градиенте — но остановился — в стенке чего? — остановился в стенке клетки до тех пор, пока пульс не смог бы использовать тот след. Но частицы, проходящие таким образом сквозь тела, как сквозь сетки, могли бы ничего и не оставить.

Могло ли такое быть?

Импульсы на частоте с Земли выдвигали разные вопросы, но не этот. Земля взрастила Имп Плюса и могла от него избавиться.

Что-то отобрали.

У Имп Плюса.

Все же он хотел сбежать, он помнил. Импульсы вновь притянули его из теней, как птицы, отброшенных на то, что могло быть черепом или сеткой, если б такие у него были. Маленькие белые птицы с розовыми боками и черными хвостами-ножницами, вдвое длиннее их самих. А за ними птица побольше. Как высокий, темный буревестник с крыльями в три раза больше него самого.

Был проект.

За градиентной сеткой импульсов, притянувших Имп Плюса из ныне больших теней запросами о действии фермента в хлорелле, раздался смех.

И все же смех тогда, не сейчас, — вибрация изогнулась прочь от его источника.

Тени вокруг были больше, чем птицы.

Хлорелла: вот что было зеленым, растение. В голове Имп Плюса, если там была голова, голос слепого продавца газет сказал, что он сам мог быть растением, но вместо этого зацепился за шанс.

Казалось, импульсы уже сами по себе содержат ответы, чтобы освободить Имп Плюса от вопросов. Импульсы создавали тени на градиентной сетке. Не такие тени, возникавшие вокруг, что сейчас были больше, чем птицы, а тени незримые. Однако еще и тени, падающие за градиентной сеткой и то и дело бывшие разницей между импульсами.

Хотя ничего общего с тенями, которые Имп Плюс видел вокруг изнутри своего черепа, который не был черепом.

МЕНЯ СЛЫШЬТЕ наоборот слышится как СЛЫШИТЕ МЕНЯ. Сами по себе импульсы не были обратными. Какая-то другая операция обратила их.

Но в импульсах пришла новая сила. Она передавалась Имп Плюсу в единицах измерения нового сопротивления, и сила эта была не только импульсами с Земли, что поступали вновь и вновь.

ИМП ПЛЮС ПРОВЕРЬТЕ УРОВЕНЬ ГЛЮКОЗЫ. МЫ СЛЫШИМ ПОКАЗАТЕЛИ ГЛЮКОЗЫ НЕСТАБИЛЬНЫ ПОДНИМАЮТСЯ И ОПУСКАЮТСЯ.

ЦЕНТР ВАС СЛЫШУ, сказал Имп Плюс.

Но его следующий ответ показался новым. Поскольку он сказал Земле, что уровни глюкозы упали. Он не сразу понял свой ответ после того, как передал его Земле.

Было произнесено ИМП, а затем ПЛЮС.

И Имп Плюс ответил.

Земля тоже.

ИМП ПЛЮС ИМП ПЛЮС СВЯЗЫВАЕТЕ ЛИ ВЫ НИЗКИЙ УРОВЕНЬ ГЛЮКОЗЫ С ЗАМЕДЛЕННЫМ РЕАГИРОВАНИЕМ НА ПЕРЕДАЧИ? ПОВТОРЯЮ: СООТНОСИТЕ ЛИ ВЫ СВОЕ ЗАМЕДЛЕННОЕ РЕАГИРОВАНИЕ С НИЗКИМИ УРОВНЯМИ ГЛЮКОЗЫ?

Он подумал не отвечать, и мысль эта была новой, и он ощутил след этой мысли повсюду, и, словно луч, он упал повсюду