Кроме конкретных примеров разного рода несправедливости, которые Май Бритт вычитывает и выискивает в Сети, ее домашняя страница несет в себе заряд негодования. Это личный вклад Май Бритт. Раздражение и возмущение она ни у кого не заимствует. В ней самой злости хоть отбавляй. Причем бесят ее не отдельные факты, а жизнь в целом. Май Бритт всерьез подозревает, что эта самая жизнь несправедлива по сути и нелепостям не будет конца; напротив, как расширяются границы Вселенной, так же будет лишь умножаться в кем-то давно заданной прогрессии идиотизм, становясь с каждой секундой ужаснее и полнее. Надо ж так туго соображать, сетует на себя Май Бритт. До каких лет дожила и теперь только поняла, как оно все устроено.

* * *

Зовут его Антон фон Борринг. Сосед. Живет буквально в километре от Май Бритт. Единственный ее сосед. Их благородие господин бывший хозяин. Фон Борринги сотни лет владели родовым хутором Май Бритт, пока Биргер* как-то летним вечером в конце шестидесятых не уговорил Антона продать землю ему. По старой дружбе. И пьяному делу. Причем фон Борринг вообще, можно сказать, алкоголь в рот не берет, так что это было чистое везение. Когда он на другой день проспался и передумал, было поздно: контракт подписан. А ведь нельзя продавать свою землю. Дворяне с малолетства вдалбливают это в головы своим наследникам. Торговать можно лишь тем, что восполнимо: лесом, рыбой, лосями, зерном. Но не землей. Крутись как хочешь, наставляют родители-дворяне, но землю не продавай. Потому как владеть угодьями для дворянина почет, а продавать их — бесчестье. Таков закон.

Ну вот, а фон Борринг продал. То есть предал память предков и загнал и хутор, и маленький земельный надел вокруг. Причем в деньгах не нуждался.

Это фон Борринг сообщил тогда в службу защиты животных о попугаях.

Такое не забывается.

* насчет Биргера.

Итак, Биргером звали покойного мужа Май Бритт. По своему опыту я (автор) знаю, что такие простые вещи желательно повторять несколько раз. Есть читатели, для которых это по разным причинам важно: кто-то туго соображает, у кого-то из-за вечной загруженности делами не хватает времени читать книги с разумной скоростью. В таком невыгодном положении оказываются (в частности) книжные обозреватели, поскольку им в течение короткого времени надо перечитать горы книг и составить о них собственное, оригинальное мнение. Понятно, что им приходится держать в голове много имен, названий и сюжетов, и тут недолго перепутать, как кого зовут, особенно если критик относится к автору пренебрежительно и взялся за его произведение с одной целью: лишний раз удостовериться, что N. N. пишет плохо. Я наслышан о критиках, которые на редакционных планерках упрашивают отдать им на рецензию книгу потому, что отлично знают — она наверняка ляжет им поперек души. Видимо, желание смешать автора с грязью бывает почти таким же страстным и неукротимым, как сексуальное влечение. А почему нет? Наверняка и это может доставлять удовольствие. Но вы сами понимаете, какими глазами такой человек читает книгу. Он легко может пропустить два-три имени и, конечно, не будет обременять себя перелистывать страницы назад и разбираться, о ком тут речь. Поэтому я повторюсь: Биргером звали покойного мужа Май Бритт. Хотя он и не самый главный персонаж этого романа, но все же попал в повествование не случайно. И читатель не заметит важных подробностей, если не будет знать, кто он такой. Вернее, кем он был: остальные действующие лица пока живы, а вот Биргер, бедолага, уже нет.

Еще в молодости фон Борринг примкнул к скаутскому движению.

Он был самым болезненным ребенком во всем Вермланде, но все же выжил, а когда стал старше, увлекся, наверстывая упущенное, активными играми на природе. И в результате в середине двадцатых годов вступил в разведчики. Или скауты, как их называют в Швеции. Да так и не расстался с ними. Две вещи можно сказать о фон Борринге: он землевладелец и он бойскаут. Ни один из ныне живущих шведов не участвовал в джембори[5]столько раз, сколько фон Борринг. Если сосчитать, сколько он поставил палаток, сколько засыпал отхожих мест, выстругал ложек, мисок и спел скаутских песен, — наберется больше, чем звезд на небе Вермланда.

В усадьбе фон Борринга на площадке парадной лестницы висит репродукция знаменитого портрета Баден-Пауэлла, где он — в светло-коричневой форме, со всеми знаками отличия и скаутским галстуком на шее — стоит, скрестив руки на груди, и, глядя чуть вправо, думает, судя по всему, о своей богатой событиями жизни: как он путешествовал по Индии, Африке и Афганистану, как увлек за собой миллионы молодых людей. «Будьте всегда готовы», — сказал он им. Именно этот принцип вечной боеготовности привлек (и до сих пор привлекает) фон Борринга. В любую секунду может случиться что угодно. И выживет только тот, кто заранее приготовился. Ко всему.

* * *

Фон Борринг хотел, если бы у него родилась дочь, назвать ее Покахонтас в честь героини пьесы, приведенной в книге Баден-Пауэлла «Скаутинг для мальчиков». В двадцатые — тридцатые годы все скауты ставили ее постоянно, и фон Борринг влюбился в пьесу навсегда. Хилым мальчиком-скаутом он играл простых индейцев, но постепенно дорос до сложных персонажей вроде Серебряного Лиса и Орлиного Крыла, а там и до выигрышной роли вождя племени и, наконец, самого Джона Смита. Покахонтас он играл лишь однажды, но эта драматичная роль осталась в его сердце навечно. Отважная индейская принцесса не в силах понять, зачем лишать жизни славного англичанина, попавшего к ним в плен. Что ж, если отец хочет убить мистера Смита, пусть начнет с нее, заявляет она. Отец готов выполнить ее условие, но Покахонтас (Дикой Кошке) в пылу борьбы удается перерезать веревки на руках мистера Смита, и тот вступает в бой. Вождь краснокожих мгновенно прозревает и признает, что англичанин не чета прочим людям, он гораздо лучше всех, а английский стиль жизни и взгляды на эту самую жизнь достойны подражания, и тут же быстренько присягает на верность могущественной английской короне.

Но фон Боррингу не суждено было стать отцом дочери. А с высоты сегодняшнего дня можно, пожалуй, утверждать, что роль идеалистки-миротворицы а-ля Покахонтас в жизни несколько труднее, чем предполагал Баден-Пауэлл. Но что поделаешь? Людям свойственно ошибаться. Даже если они скауты.

Одно можно сказать с уверенностью: Джон Смит был всегда готов. А больше сказать о нем нечего.

* * *

Фон Борринг всегда спит под открытым небом. Обычно под козырьком на балконе спальни, расположенной на третьем этаже его усадьбы. Летом возможностей устроиться на воле больше. Он ездит на скаутские сборы и фестивали и спит там на земле, если не льет дождь. Или в крайнем случае в палатке. Фон Борринг спит под открытым небом с 1935 года, со слета старших скаутов в Ингарё. На открытие приезжал Баден-Пауэлл собственной персоной. Двадцатитрехлетний фон Борринг увидел его, поговорил с ним — и дал себе клятву до конца своих дней не спать в помещении.

Он был верен ей до конца тридцатых годов, все сороковые, а вот в пятидесятые ему пришлось шесть-семь раз отступить от своего правила, но об этом после. Все шестидесятые годы он спал только на свежем воздухе. И семидесятые тоже. В 1981 году фон Боррингу вырезали аппендицит и вынудили, несмотря на его отчаянные протесты, провести три ночи в больнице. Его поместили в одноместную палату и позволили открыть нараспашку все окна, что очень смущало врача, потому что за окном было довольно много градусов ниже нуля. «Легкий морозец для скаута не проблема», — ответил на это фон Борринг. «А как же Скотт?» — возразил врач. «Скотт никогда не был скаутом, он неудачник. К тому же здесь не Антарктика, а Вермланд». Остаток восьмидесятых фон Борринг проспал под открытым небом. А потом и девяностые, и весь новый век — от начала и по сию пору.