Фурцев одернул белый халат, склонился над компьютером.

Лишних кресел в лаборатории не было (убрали. Специально. На время демонстрации), так что начальнику президентской Гвардии придется постоять.

— Я постараюсь избежать специфических терминов, — начал Фурцев. — Буду говорить… м-м-м… попроще. Специально для вас, офицер.

Пальцы уже привычно стучали по клавишам. Центральный лабораторный блок пришел в движение.

Белый, ослепительно… снежно-белый Саркофаг захватывал, заглатывал мертвого человека на прозрачном столе. Словно парящего в воздухе человека. Крышка напичканной электроникой капсулы бесшумно опускалась сверху, дно выдвигалось из пола. Все происходило медленно, как и положено там, где излишняя спешка может навредить точному расчету и тщательно выверенным действиям.

— Для начала небольшой научно-популярный экскурс, с вашего позволения…

Заполнять паузы перед важными демонстрациями доктор научился давно — еще в студенческие годы, когда проводил свои первые публичные опыты в анатомичке.

— Вам, вероятно, известно, офицер, что человеческое сознание — это не яйцо, которое можно взять и переложить из одного лукошка в другое, не разбив при этом. Я неоднократно пытался проделать такой фокус в лабораторных условиях, однако каждый раз терпел неудачу. Разум человека, вне зависимости от его уровня интеллекта, наотрез отказывается перебираться из своей родной черепной коробки в чужую. Пересадка мыслительного процесса невозможна в принципе. Максимум, чего можно добиться, — это совершенно бесполезные нейроэкскременты, извергаемые шокированным мозгом. Конечный итог однозначен: либо смерть, либо сумасшествие испытуемых.

В конце концов я перестал жонглировать эфемерным понятиями — а что может быть эфемерней человеческого сознания — и, как подобает ученому, занялся конкретикой. Конкретными телами и конкретными импульсами, которые способна уловить аппаратура. Уловить и записать. Записать и использовать. Тогда и только тогда мне удалось добиться результатов.

Воронов молчал. Воронов наблюдал без всякого выражения, без блеска в глазах. Ну-ну…

— К чему я это говорю, офицер? Просто психологически подготавливаю вас: не нужно так близко к сердцу воспринимать мои опыты над вашими солдатами. Гвардейцы были и остаются рабочим материалом. Раз уж вы сами при жизни делали их своими марионетками, ни к чему прикидываться великим гуманистом теперь. И еще: запомните — не все живое, что движется, не все разумно, что кажется таковым. Сразу станет легче.

Губы офицера чуть скривились:

— Вам бы спичмейкером или пиарщиком работать в кризисных ситуациях: треплетесь много и вроде бы даже по теме, а ничего не понятно.

«Ублюдский солдафон!» — мысленно проорал Фурцев. И любезно улыбнулся собеседнику:

— Итак, начнем?

* * *

Капсула уже сомкнулась в единое целое. Сомкнулась плотно — не видать даже щелочки между верхней и нижней половиной. Мертвое тело покоилось внутри. Ждало. Продолжения.

Долго клацала клавиатура — Фурцев набирал сложную комбинацию цифр и символов. Набрал. Из Саркофага донеслось монотонное гудение.

— Идет сканирование материала, — комментировал доктор. — Вкратце напомню суть процесса. После физической смерти человека практически все центры нервной системы длительное время — иногда по нескольку суток — сохраняют активность. Раньше не удавалось даже зафиксировать эти слабые импульсы. Теперь же мы можем не только обнаружить их, но и записать на неопределенно долгий срок.

Специально разработанная программа позволяет заложить в компьютерную память образ виртуального двойника. Не самого покойника, нет, не его угасшего сознания, не отошедшей в мир иной души, не сформировавшейся за годы жизни личности, а двойника умирающей, но пока еще живой нервной системы. Можно сказать, что в электронном виде она будет умирать вечно. И… и никогда не умрет.

Таким образом, в нашем распоряжении оказывается несметное богатство, лишенное законного хозяина — разума. Огромнейший набор врожденных и приобретенных инстинктов, условных и безусловных рефлексов. И, конечно, рефлексов высшего порядка, открытых вашим покорным слугой: под-, пред- и постсознательных действий, а также неосознанных поведенческих шаблонов «до-рацио» и условно осознанных алгоритмизированных поведенческих рефлекс-программ. А это, уж поверьте мне, совсем немало. Гораздо больше, чем принято считать.

Сам старина Павлов не подозревал о том, что значат рефлексы в нашей жизни. Как показывают мои опыты, на долю чистого сознания приходится лишь мизерный сегмент человеческой деятельности: творчество и собственно умственный труд. В экстренных же ситуациях роль рефлексов, прежде всего, оборонительных и агрессивно-наступательных, становится основополагающей.

А у кого, по-вашему, они развиты в наибольшей степени? Правильно — у бойцов организованных преступных группировок, у тренированных милвзводовцев и — в особенности — у президентских гвардейцев, прошедших программу спецподготовки. Ваши подчиненные ежедневно буквально захлебываются в адреналине, оттачивая искусство бездумно стрелять, резать и голыми руками рвать чужие глотки. А знаете, офицер, когда рефлекторные реакции организма обостряются до наивысшего предела? В самый экстремальный момент жизни — в момент смерти. Именно тогда бешеной волной нейроимпульсов наружу выплескивается гремучая смесь из концентратов всех неосознанных умений. Король мира тот, кто ее подчинит.

* * *

— Доктор Фурцев. Я уже слышал эту болтовню и неоднократно. Теперь я хочу видеть конкретные результаты вашей работы.

Сканирование завершилось. Воронов с демонстративно скучающим видом смотрел на Саркофаг. Так, словно его собеседник на самом деле находился там, внутри белоснежного гроба.

— Вам все-таки придется меня дослушать, офицер. И, пожалуйста, не перебивайте, если хотите разобраться в сложных материях хотя бы на самом примитивном уровне.

«Примитивный уровень» Воронов проглотил, не поморщившись. Учат их там, в гвардии владеть собой, хорошо учат.

— Итак, заполучив первые виртуальные банки данных, в которых сосредоточены инстинкты и рефлексы мертвых солдат, я попробовал обмануть природу. Я внедрял боевые навыки в рефлекторную базу граждан, никогда не державших оружие в руках. Перспектива штамповать таким образом супербойцов из рядовых клерков выглядела весьма заманчиво. Но и этот проект провалился. Несколько сотен двуногих растений — вот его результат.

Хрупкая человеческая нервная система не в состоянии освоить чужой рефлекторный опыт так же, как и чужой разум. Как выяснилось, подобная пересадка возможна лишь из одного организма в… тот же самый. И вот теперь пытаюсь заставить заново функционировать ваших погибших гвардейцев. Если мои опыты окажутся удачными, хаос в стране наконец сменится порядком. На страже законности встанет мертвая армия, которая по определению не будет, ну или почти не будет нести потерь.