— Зачем хвататься за соломинку и убеждать себя в том, чему в глубине души не веришь? — несмотря на адскую боль, я наслаждался. — А что до моего легендарного сарказма… Сейчас он уместен меньше всего. Я говорю чистую правду, Григорий. И я рад, что ты это понимаешь.

— Ты всегда переступал грань, когда дело касалось мести, Смертопряд… — пораженный, старик мог лишь шептать.

— Есть такой грешок. Но ты ведь знаешь мой принцип… Если тебя ударили по щеке, вырви суке руку, да так, чтобы и потроха наружу. А отказываться от принципов, отправляясь на последнее задание, как-то не по-мужски. Я рад, что мы так душевно поговорили, Григорий, — подниматься было тяжело, но я заставил себя сделать это. — Теперь, когда ты услышал, какая яркая и насыщенная жизнь ждет твой род, можешь отправляться в мир иной.

Договорив, я вогнал острие меча в череп старика. Месть свершилась. Теперь оставалось лишь дождаться, когда защитный костюм доделает свое дело.

Отойдя, я улегся на газон, закрыл глаза и постарался сосредоточиться не на боли, а на дожде. А еще думал о родных. О том, как они превратились в белых птиц и кружат сейчас рядом со мной, раскинувшим руки и летящим в пропасть.

* * *

— Ну, как тебе такой вариант? — в шелестящем голосе чувствовалась задумчивость. — Настоящий рыцарь без страха и упрека.

— Да, — второй голос оказался низким, рокочущим, а еще было понятно, что его обладатель борется с сильнейшей болью, — парень неплох. А учитывая ту магию, что генерирует его душа… Она уникальна и позволит ему очень многое.

— Так что? Перемещаем? Тут как раз и тельце подходящее имеется. Правда, — шелестящий усмехнулся, — парню его новая шкура вряд ли понравится.

— Давай. А со шкурой он разберется. Силы его души хватит, чтобы выковать из своей новой оболочки нечто достойное.

— Тогда я приступаю. Но знаешь…

— Говори, — в рокочущем голосе послышалось раздражение.

— Он ведь получает второй шанс. При том, что был полностью готов умереть. К тому же прошлая его жизнь — это практически не прекращающаяся война. Не думаешь, что внутри он устал от всего этого? Вдруг из парня не получится нашего союзника, просто потому что он сам не захочет? Решит начать новую жизнь по-новому, уж прости, что повторяюсь. Без тренировок, без магического развития, без сражений. Что если ему просто захочется плыть по течению и наслаждаться покоем? Уверен, в глубине души он жаждет покоя.

— Конечно, такая вероятность существует, — согласился рокочущий. — Но… Тот мир, в который мы отправляем парня, еще более далек от совершенства, чем его родной. А натура у нашего героя такова, что он не станет мириться с тем, что его не устраивает. Он начнет перекраивать действительность под себя…

— А в этом, между прочим, может таиться другая опасность, — перебил шелестящий. — Вдруг парень не пожелает присоединяться к нашей игре? Дома он был предан роду, в новом мире — свободен от всего и всех. Что ему цели каких-то потусторонних сущностей?

— Это уже твои заботы. Ты должен найти способ связаться с ним и убедить выступить на нашей стороне. Необязательно прямо. Не исключаю, что вести его к союзу с нами придется обходными путями. Тут уже целиком и полностью твоя ответственность.

— Но ты помнишь, что я могу появляться в мире людей не так часто? Обычно я лишь приближаюсь к нему и делаю свою работу. А чтобы проникнуть внутрь, требуются особые усилия. К тому же не стоит забывать, — шелестящий усмехнулся, — и о моих основных обязанностях.

— Разумеется, — с раздражением ответил рокочущий. — Поверь, я бы с радостью взял все в свои руки. Если бы те не были намертво вмурованы в базальт. Как и ноги. Еще у меня вскрыта грудная клетка, а прямо над сердцем зависла мерзкая зубастая тварь. И стоит мне лишь чуть шевельнуться, как та кусает. Малоприятно, знаешь ли.

— Догадываюсь. Но избавь меня от этих красочных подробностей. Мы заключили договор, и я помогаю по мере возможностей. Сегодня мы сделали важный шаг на пути к общей цели. Надеюсь, парень нас не подведет.

— Не должен. У него отчаянная душа и уникальные способности. Скоро ты его переместишь?

— Так уже, — усмехнулся шелестящий. И добавил, обращаясь явно не к своему рокочущему собеседнику: — Добро пожаловать в новую жизнь, дружок.

Вот дерьмо-то… Не думал, что и в посмертии мне будет так хреново. Тошнило, все тело болело, а голова… Казалось, череп уменьшился в размерах, оброс изнутри острыми шипами и сейчас все это великолепие давило на мой многострадальный мозг.

Сглотнув, я поморщился и пошевелился. Послышался скрип. Но скрипел, к счастью, не я сам, а то, на чем лежал.

— Пацаны, зырьте!.. — детский голос, полный удивления. — Там овощ… это…

— Чего там твой овощ? — другой голос, по-подростковому ломкий.

— Шевелится! Кажись, в себя приходит!

— Да не свисти, Пипа. Не может овощ в себя прийти. Сам же слышал, его однокласснички так отмудохали, что… Короче, мозг у него отмирает. Так что ему либо сразу в морг, либо домой ненадолго, а потом все равно…

Овощ… Однокласснички отмудохали… Мозг отмирает… Это что, про меня? Та-ак…

Открыл глаза и сморщился от резанувшего по ним света. Череп как будто стал еще теснее, а шипы прибавили в длине, и я едва не зашипел от боли.

— Глаза открыл! — завизжал некто, зовущийся Пипой. — Пацаны, отвечаю! Овощ в себя приходит! Сами смотрите!

Послышался топот, и в поле зрения возник лопоухий и тощий пацаненок лет десяти. Левая рука была полностью закована в гипс и висела на перевязи, вытаращенные глаза не отрывались от меня. Выглядело забавно, и я не сдержался.

— Да он еще и подмигивает! — вновь заголосил Пипа. — Стасян, пацаны! Сами гляньте!

Кто-то вполголоса выругался, вновь я услышал шаги, и вскоре рядом с Пипой появились еще несколько мальчишек. Кто в гипсе, кто просто перебинтованный. Ближе всех, удерживаясь на костылях, стоял самый старший — хмурый, бритоголовый, с довольно жестким лицом.

— Кабздец, чудеса случаются, — пробормотал он, встретившись со мной взглядом. — Пипа, двигай за Сан Санычем.

— Ага, ща… — отозвался пацаненок и рванул с места.

Остальные тоже отошли, однако долго побыть одному мне не удалось: следующим, кто решил на меня взглянуть, оказался седоволосый мужчина в очках и белом халате. Выглядел он как классический профессор, узревший настоящее чудо.

А потом началось…

Мне мерили давление, светили фонариком в глаза, стучали по суставам, проверяя рефлексы. Слушали мои легкие и сердце, грузили вопросами о самочувствии. Затем явилась медсестра, вогнала в мою вену иглу и заполнила кровью несколько пробирок. В общем, задолбали знатно, хотя был и плюс: в ходе разговора с врачом я узнал, что зовут меня Илья Алексеевич Крайнов и что мне шестнадцать лет.