— А, проснулись! — Либби остановилась на пороге. В руках она держала чайную чашку. Когда незнакомец молча воззрился на нее, она ободряюще улыбнулась и подошла к дивану. Вид у него был такой беспомощный, что она легко преодолела застенчивость, от которой страдала всю жизнь. — А я волновалась за вас. — Она присела на край дивана и пощупала ему пульс.

Наконец- то он смог как следует разглядеть свою спасительницу. Она успела причесаться, разделив волосы на косой пробор. Оказывается, они у нее светло-каштановые. Он решил, что слово «экзотическая» все-таки лучше всего подходит для описания ее внешности: миндалевидные глаза, тонкий нос, полные губы. В профиль она напомнила ему одну картину, изображавшую древнеегипетскую царицу Клеопатру. Пальцы, лежавшие у него на запястье, оказались прохладными.

— Кто вы?

«Состояние стабилизировалось», — думала Либби, кивая и продолжая считать пульс. Да, он заметно окреп.

— Я не Флоренс Найтингейл, и все же лучше меня у вас никого нет. — Она снова улыбнулась и, по очереди приподняв ему веки, внимательно осмотрела зрачки. — А ну-ка, скажите, сколько женщин вы сейчас видите перед собой?

— А сколько надо?

Спасительница улыбнулась и поправила ему подушку.

— Я всего одна, но у вас сотрясение мозга, возможно, у вас в глазах двоится.

— Я вижу только вас одну. — Улыбаясь, он поднял руку и дотронулся до ее чуть заостренного подбородка. — Только одну красавицу.

Либби поспешно отклонилась и залилась густым румянцем. Она не привыкла к тому, чтобы ее называли красавицей. Гораздо чаще ее называли умницей и ценным работником.

— Вот, попробуйте. Тайное зелье моего отца. Его еще даже не выпустили в продажу.

Не давая незнакомцу отказаться, она поднесла чашку к его губам.

— Спасибо. — Как ни странно, аромат вызвал в памяти полузабытое воспоминание детства. — Что я здесь делаю?

— Выздоравливаете. Ваш самолет упал в горах, в нескольких километрах отсюда.

— Мой… самолет?

— Вы что, не помните? — Спасительница слегка нахмурилась. Он заметил, что глаза у нее золотистые. Большие золотисто-карие глаза. — Ну ничего, наверное, скоро память к вам вернется. Вы сильно ударились головой. — Она снова поднесла чашку к его губам; ужасно захотелось отбросить ему челку со лба, но она удержалась. — Я вышла посмотреть на грозу, а то бы и не заметила, как вы упали. Вам повезло, что у вас нет более серьезных травм. Телефона у меня нет, а рация сейчас в ремонте, поэтому я даже не могу вызвать врача.

— Рация?

— Ну да. — Либби кивнула. — Как по-вашему, вы сейчас в состоянии что-нибудь съесть?

— Наверное. Как вас зовут?

— Либерти Стоун. — Она отставила чашку и положила ладонь ему на лоб — проверить, нет ли температуры. Нет, кажется, он не простудился — еще одно маленькое чудо. — Мои родители входили в первую волну так называемых шестидесятников, представителей контркультуры. Поэтому меня назвали Либерти — «Свобода». И все же мне повезло больше, чем сестре. Ее назвали Санбим — «Солнечный луч». — Заметив его замешательство, она рассмеялась. — Зовите меня Либби. А вас как зовут?

— Я не…

Рука на лбу была прохладной и настоящей. Наверное, и она все-таки настоящая… Но о чем она толкует, ради всего святого?

— Как вас зовут? Интересно все-таки узнать, кого я спасла в авиакатастрофе.

Он открыл было рот — и вдруг сообразил, что ничего не помнит. По спине от страха пробежал холодок. Либби заметила, как снова побелело его лицо, как остекленели глаза. Спасенный крепко схватил ее за руку.

— Не получается… Не могу вспомнить!

— Ничего страшного. — Либби обругала себя. Как не вовремя она отвезла рацию в ремонт! — У вас дезориентация. Отдыхайте, поспите еще, если хотите, а я пока приготовлю вам поесть.

Едва он закрыл глаза, Либби тут же ушла на кухню. Взбивая яйца для омлета, она вдруг вспомнила: при нем не было никаких документов. Ни бумажника, ни удостоверения личности, ни пропуска. Он может оказаться кем угодно! Сбежавшим преступником, психопатом… Нет! Либби улыбнулась про себя и натерла сыр поверх яичной смеси. Она всегда отличалась богатым воображением. Правда, во многом благодаря фантазии она и сделала такую головокружительную карьеру. Ей всегда помогала способность видеть в представителях первобытных и древних цивилизаций реальных людей, у которых были семьи, возлюбленные, дети…

Впрочем, ей помогала не только богатая фантазия, но и знание человеческой психологии. Наверное, любовь к психологии тоже коренится в ее увлеченности человеком как биологическим видом… К сожалению, ей всегда больше нравилось наблюдать за людьми, изучать людей, чем общаться с ними.

Незнакомый мужчина, который сейчас дремлет у нее на диване, не представляет для нее угрозы. Кем бы он ни был, он безобиден. Либби ловко перевернула омлет, повернулась за тарелкой и вскрикнула. Сковорода с почти готовым омлетом полетела на пол. Ее безобидный пациент, совершенно голый, стоял на пороге кухни.

— Хорнблауэр, — с трудом выговорил он, сползая на пол и пытаясь ухватиться за дверной косяк. — Калеб Хорнблауэр.

Словно сквозь сон, он слышал, как она кричит на него. Преодолев головокружение, он с трудом вынырнул на поверхность и увидел совсем рядом с собой ее лицо. Она обхватила его руками и пыталась приподнять. Желая помочь ей, он вытянул руки, и оба рухнули на пол.

Обессиленная Либби лежала на спине, придавленная его тяжестью.

— Говорила же я, у вас дезориентация!

— Извините. — Он успел заметить, что она высокая и очень сильная. — Вам больно?

— Да. — Она по-прежнему обнимала его за плечи; пальцы нащупали бугорки мускулов им спине. Она поспешно отстранилась. Наверное, она слишком выдохлась, потому и упала. — А теперь, если не возражаете… Мне вообще-то тяжело.

Ему удалось опереться одной рукой об пол и чуть приподняться. Как кружится голова! Калеб представил, как тяжело сейчас его спасительнице… Либби.

— Надо же, как я ослаб… Не могу подняться!

Неужели ему весело? Либби с сомнением покачала головой и посмотрела на спасенного. Так и есть — в глазах у него пляшут веселые огоньки. И еще она узнала типично мужской, не зависящий от возраста и состояния, взгляд. Такие взгляды всегда бесили ее.

— Хорнблауэр, если вы сейчас же с меня не слезете, вы ослабеете еще больше! — С трудом поднимаясь на ноги, Либби успела краем глаза уловить его насмешливую улыбку. Когда она помогала ему встать, то старалась смотреть только в лицо. — Если хотите пройтись, вам придется подождать, пока сможете ходить самостоятельно. — Она обхватила его за талию и тут же почувствовала, как он весь напрягся. Ей стало не по себе. — И не вздумайте разгуливать в таком виде! Я пороюсь в отцовских вещах и найду вам какие-нибудь штаны!

— Ладно. — Калеб опустился на диван.