В тот первый год мы знакомились с городом – гуляли по улицам, определяя любимые маршруты, исследовали парки, усадьбы, дворцы, отслеживали все фотовыставки, к которым оба питали пристрастие. Мы обошли почти все музеи и обрели новую привычку – ходить по воскресеньям в «Иллюзион» на старые фильмы, а по дороге обязательно заглядывать в замечательную чебуречную на Солянке, чтобы купить два жирных, сочащихся соком, горячих чебурека с мясом и сыром.

Когда у нас обоих появилась стабильная работа, мы позволили себе взять кредит и купить однокомнатную квартиру в уютном зеленом Измайлове. Мы оклеили стены персиковыми обоями и поставили вдоль стен книжные стеллажи, а одну стену отвели под зеркальный шкаф. От метро до дома нужно было идти по бульвару, по аллее старых кленов, роняющих по осени листья на головы прохожим – как небесное благословение. Ветер закручивал их под ногами в шелестящий золотистый вихрь. И каждый раз, возвращаясь домой, я думала, насколько же мне повезло – жить в любимом городе, в любимом районе, с любимым человеком. Да еще и возвращаться домой под пологом из кленовых листьев. Не каждому выпадает такое счастье.

Я была счастлива. Даже в самые трудные периоды нашей жизни, когда настроение Тима или мое либидо падали на дно и не поднимались неделями, я знала, что это все временно, преходящие пустяки. И что мой брак продлится если не вечность, то, как минимум, до окончания моего ангельского века.

Наверное, о том, что с нашими отношениями не все в порядке, мне стоило догадаться еще той странной сырой зимой, когда Тим впервые ничего не подарил мне на день рождения. Подарок я, признаться, ждала, и даже пыталась угадать, что это будет. Зная, что мой любимый не отличается тонкостью интуиции, я в течение предыдущего месяца неоднократно рассуждала вслух о чудесных дамских рюкзачках, которые видела в продаже, или о том, как давно мне хочется заполучить альбом Климта в свою библиотеку, а также о прелестях масел для ванн.

Подарка не было. На следующий день после праздника я лежала в ванной, сдобренной солью и грейпфрутовым маслом, и размышляла, стоит ли затевать разговор об этом. В системе жизненных ценностей Тима подарки стояли где-то в хвосте очереди: необходимость выбора презента на день рождения или свадьбу друзей ввергала его в паническое состояние. Подарки самому себе он тоже принимал довольно равнодушно – даже штатив, о котором страдал, начиная с летнего отпуска.

Это я, как маньячка, за полгода составляла списки презентов для всех близких, записывала случайно услышанные желания и потом носилась по магазинам, разыскивая именно эти вещи. Удачно угаданное желание доставляло мне едва ли не больше удовольствия, чем получателю. Но где та скрижаль, где написано, что нужно действовать именно так?

К тому времени, как вода в ванной начала остывать, я пришла к выводу, что эпизод не стоит ни обиды, ни обсуждения. И ошиблась.

Первый сигнал об ошибке в программе поступил на следующий день. Я разговаривала по телефону с Анечкой Киверьяновой – обладательницей двух высших образований, роскошного бюста и едкого языка. Когда она мимоходом спросила меня о подарке от Тима, я замялась. В ответ на мое «ничего» Анечкин голос взвился сигнальной ракетой:

– И ты это проглотила?!

– Ну, я не придаю большого значения этим формальностям… – промямлила я, почувствовав себя не очень хорошо.

– Это, мать моя, уже не формальности! Это только начало…

Она оказалась права.

Я не первая и не последняя женщина, муж которой обзаводится любовницей. Но я принадлежу к немногочисленной когорте тех «счастливиц», которые узнают об этой новости непосредственно от супруга.

Когда-то еще на первом году брака, обсуждая тему измен, мы оба пришли к выводу, что первейшая и самая существенная измена – это ложь. И тогда же пообещали друг другу, что если маловероятное станет возможным и кто-то из нас увлечется человеком на стороне, то держаться под крышкой молчания сей факт не будет.

Тим повел себя в лучших традициях джентльменства и сдержал слово.

Он приехал со своих страйкбольных соревнований в семь утра, и я уже была на ногах, ожидая его. В духовке зрела его любимая творожная запеканка: сладкий дух расползался по квартире.

Тим вошел в дверь, сбросил рюкзак и тут же, не снимая куртки, стиснул меня в объятьях. Его прохладные руки забрались под мой короткий красный халатик: я намеренно надела этот, а не длинный и пушистый – более подходящий для ноября, но меньше – для возвращения любимого мужа.

– Соскучилась? – прошептал он.

Я только кивнула, утыкаясь носом в его кашемировое плечо и прижимаясь еще крепче. В такие минуты мне хотелось врасти в него всем телом.

После завтрака мы сидели на диване в обнимку, но Тим все медлил, не снимая с меня халат. Он перебирал мои волосы, целовал лицо, но внутри его бродили, вызревая, какие-то свои мысли. Я видела это и ждала. Наконец он собрался:

– Мне нужно кое-что тебе сказать…

О, эту фразу хорошо знают все, кому приходилось грызть локти и подушки от досады! Отфильтрованные в нейтральном тоне слова – как сигнал аварии, выставленный на дороге.

Фраза, однозначно не сулящая ничего хорошего, предвещающая крах, бурю, грозу. Несмотря на кажущуюся мирность, это «кое-что» всегда прячет за собой длинный хвост.

Я только кивнула.

– Я занимался сексом с другой женщиной, – без обиняков признался он.

– Я почти догадалась, – ответила я. – Девица из твоей команды?

Я жадно надеялась, что он скажет «нет», и тогда это означало бы лишь короткий неприятный эпизод, интрижку выходного дня, о которой со временем можно будет забыть.

– Из моей.

Это грозило худшим. Несмотря на то что в груди уже начало саднить от впившейся занозы, мой разум быстро и четко просчитывал вероятности. То, что Тим не спешил просить прощения, говорило о готовящемся продолжении.

– И что же теперь? – спросила я, стараясь дышать ровнее.

Тим не сразу нашел слова, и я видела этот поиск на его лице: он, бедолага, пытался быть честным и не причинять боль, что априори невозможно.

– Мы много говорили с ней в поезде на обратном пути. Она боится как продолжения, так и окончания. А я… мне она очень дорога, по-своему. Она – чудесный добрый человечек, абсолютно не заслуживший боли.

«А я?! Я заслужила?!» – чуть не выкрикнула я, но вместо этого спросила:

– А чего же хочешь ты сам?

Ответ на этот вопрос дался ему не менее трудно.

– Пока не знаю.

Это был худший ответ из возможных. Не догадываясь об этом, он замолчал. Его лицо перекосила мучительная гримаса – ему было по-настоящему плохо, как человеку, зажатому в тиски между выбором и нежеланием выбирать. Мне стало по-настоящему жаль его, и от этой жалости собственные обида и боль притупились. Я провела ладонью по его влажным после душа волосам.