– Ничего. Ходит себе по земле да, говорят, чары напускает на людей: злым – смерть скорую вещает, а добрых благословляет как родная мать. После этого, толкуют, человек долго живет, а вот тот, первый, вскорости и кончается. Еще врачует умело. Бывает, ищут ее, когда лекари бессильны. Только разве найдешь ветер в поле?

– Но есть же у нее дом. Где-то ведь она живет?

– Никто не знает. Зверем лесным ходит по земле. Кому ведомо, где ночует зверь?

– Значит, говоришь, она вещунья?

– Истинно, сеньор. Дьявол, что ли, сидит в ней, только говорит наперед, да так и выходит. Идем как-то к колодцу, глядь – и она поодаль, смотрит на нас и рукой машет. Оторопели мы поначалу, потом к ней подошли. А она вытянула руку в сторону колодца и сказала, что нельзя пить из него: вода кем-то отравлена. Бандой, должно быть, что решила извести вилланов сеньора, с которым она враждовала. Зной донимал людей, пить всем хотелось, да не посмели ослушаться старухи. А она повернулась и исчезла, как и не было ее. Один из нас, неместный, все же не поверил, посмеялся только, выхватил ведро из колодца да и напился вволю. Глядим – ничего ему не сделалось, стоит себе, смеется. Кинулись мы тогда к колодцу, да пару шагов не дошли, как упал наш товарищ, схватившись за живот, и испустил дух.

– А однажды, – продолжал один из рыбаков, – пришла она в деревню, да и стала уговаривать людей немедля покинуть это место. Но никто не ушел, только выпучили глаза, глядя на старуху. А она возьми да и скажи, что рыцари скоро поскачут здесь, все предадут огню и мечу. Лишь несколько человек поверили ей, ушли подальше в лес. Остальные остались. Вдруг, откуда ни возьмись, появился конный отряд. И порубили рыцари всех, кто не ушел, и сожгли весь поселок.

– Церковь всё мечтает добраться до старой Эрвины, уверяет, будто ведьма это и гореть ей на костре. Да только поймать не могут. А люди, что видели ее, молчат, хоть и знают, в какую сторону направилась.

– Она у нас святая, мы ее бережем, – прибавил крестьянин. – Встретишь ее, рыцарь, так не обижай. Горе у нее большое, как говорят. Детишек своих она потеряла, всех до одного. Вот и бродит теперь как неприкаянная да цветами украшает могилки деток своих.

– На что же она живет? – крайне удивленный, спросил Гарт. – Чем питается?

– Милостыню просит на дорогах, в городах, у церквей. Попы не узнают ее, – так умеет превратиться в богомолку, каких много повсюду.

Помолчали. Гарт неожиданно вспомнил:

– Так зачем желает она меня видеть? Уж не предсказать ли что хочет или навести на клад с сокровищами короля Дагобера? Недурная вышла бы встреча.

– Кто способен, рыцарь, заглянуть в тайные извилины ее ума? Не старуха – загадка. Узнаешь разве, что и кому скажет? Богом дан ей дар ворожбы, коим ни один смертный не владеет. Но, по правде сказать, опасаются люди встречи с ней. Глаз у нее, поговаривают, как есть око Вельзевула: взглянет недобро, так считай, что пора к священнику на последнюю исповедь, дабы отпустил тебе грехи твои.

– А если ласково глянет?

– То лишь ей подвластно, – вздохнул рыбак. Потом прибавил, оглядевшись на всякий случай по сторонам: – Только разве может быть у ведьмы ласковый взгляд?

И, сказав так, перекрестился. За ним все трое. Один Гарт не поднял руки, объяснив:

– Не пристало рыцарю бояться женщины. А ведьм не бывает. Их выдумали попы. Так учила меня моя добрая кормилица, упокой господи ее душу.

Тут он осенил себя крестом.

– Куда же ты теперь, странник? – спросил рыбак. – Может, к королю? Сегодня у него важная дата: юный принц Филипп достиг совершеннолетия, а завтра, пятнадцатого, в день Успения Богородицы, придворное общество направится в Реймс. Мальчишку коронуют. Ты тоже можешь попасть туда, если окажешься на Реймсской дороге. Отсюда до нее не так уж далеко. Скажи, видел ли ты когда-нибудь принца Филиппа?

– Пока не довелось, – развел руками Гарт.

– А его отца Людовика?

– Да, когда закладывали первый камень в основание собора Богоматери. Там были еще епископ Сюлли и папский легат. Но я плохо помню лица: совсем маленьким был тогда.

– Вот и посмотришь теперь на обоих сразу. Слышал ли, Гаусельм, – обратился рыбак к своему приятелю, – король вздумал охотиться. И когда же? Именно сегодня и в здешних лесах! Будто не найдется для этого другого времени. И что за причуды бывают у королей?

– Не случилось бы чего на этой охоте, – многозначительно промолвил Гаусельм. – Занятие вовсе не безопасное, каждый знает. А тут единственный сын! Было бы хоть два – не так страшно. А то ведь остальные все бабы. И выпало же такое нашему королю. Три жены! И лишь третья подарила наследника. Наша королева, из Шампани. Ему бы, Людовику-то, сразу к ней, а он – Аквитанию ему, видишь, подавай. И остался с носом – без Аквитании, без жены и без сына.

– Да, страшная штука охота, – держал прежнюю нить беседы другой рыбак. – Сколько уж господ погибло этак. А наш-то – совсем юнец!.. Упаси Всевышний нашего юного короля. Помолимся, друзья, за него.

И вся компания, шепча молитву, широко и дружно перекрестилась.

Поев и выпив, четверо собеседников разошлись по своим делам. Гарт отвязал повод и не спеша тронул коня по дороге на Компьень.

Гарт ехал и вспоминал, как совсем недавно близ Лана ему довелось наблюдать сцену сожжения еретика. Того привезли в карете как преступника, как матерого злостного убийцу. Площадь кишела народом, любопытным до такого рода зрелищ. Слышались крики негодования в адрес иноверца, но редкие, негромкие. Чаще, но тише высказывались, ругая святую Церковь, применяющую такие бесчеловечные методы вместо того, чтобы вернуть заблудшую овцу в стадо Христово или, коли она упорствует, заключить в тюрьму.

Гарт поинтересовался тогда, кого это выводят из клетки с цепями на руках. Кто так гордо, независимо и даже с улыбкой смотрит поверх голов своих палачей и уверенно, смело идет вперед, будто не столб с кучей хвороста ожидает его, а царствие небесное, откуда Господь протянул уже к нему свои ладони? Ему ответили, что это один из тех, кого называют страшным словом «катары». Он пожелал узнать, кто они такие; вместо ответа ему указали на столб, куда уже привязывали осужденного. К нему подошел священник с распятием, просил отречься от ложной веры. Но еретик лишь улыбался и смотрел в небо, словно там был написан ответ, который проложит ему дорогу в райские кущи. Наконец, когда задымил хворост у него под ногами и рванулись кверху нетерпеливые, жадные языки пламени, он закричал на провансальском языке, и это был его последний в жизни крик:

– Я не боюсь смерти! Душа вечна и создана Богом, а тело – демоном. Оно – ничто! Ваша Церковь не является Церковью Бога; она есть община жуликов, погрязших в пороках. А ваш папа – наместник не Христа, а сатаны, ибо он создал этот мир зла, а вовсе не Бог! Дьявол создал человека, и Церковь наша чиста…