писала: «Я была полностью уверена, что герр Вагнер – тупица. – И добавила: – Все свою жизнь я уступала лишь доброте и разуму и сопротивлялась любому давлению на меня».

Тем не менее ни доброта, ни давление не помогали ее учителю музыки герру Рёллигу. «Он приводил с собой человека, который ревел басом, – позже писала она своему другу Фридриху Мельхиору Гримму, – и заставлял его петь в моей комнате. Я слушала и говорила себе: «Он же ревет, как бык», но герр Рёллиг приходил в неописуемый восторг, слушая бас». Она никогда не преувеличивала свои возможности ценить гармонию музыки: «Мне так хочется слушать музыку и наслаждаться ею, – писала София-Екатерина в своих «Мемуарах», – но все мои старания тщетны. Я слышу только шум и ничего больше».

Екатерина не забыла уроков Бабетты Кардель и годы спустя, уже став императрицей, она с благодарностью высказалась о ней: «Она обладала благородной душой, выдающимся умом, золотым сердцем; она была терпеливой, доброй, веселой, справедливой, постоянной – именно такую гувернантку должен иметь каждый ребенок». Вольтеру она писала, что была «ученицей мадмуазель Кардель». В 1776 году в возрасте сорока семи лет она написала Гримму:

«Порою невозможно узнать, о чем дети думают. Детей трудно понять, особенно когда их методично приучают к покорности, а личный опыт заставляет проявлять осторожность в беседах с учителями. Разве не наталкивает это вас на мысль, что нужно не бранить детей, а завоевывать их доверие, дабы они не скрывали от нас свою глупость?»

Чем более независимой становилась София, тем сильнее это тревожило ее мать. Девочка была заносчивой и непокорной, поэтому Иоганна решила искоренить эти черты прежде, чем возникла необходимость подыскивать ей подходящую партию. Поскольку замужество было единственной перспективой для юной принцессы, Иоганна твердо вознамерилась «изгнать из нее дьявола гордыни». Она постоянно твердила дочери, какой та была некрасивой и глупой. Софии запрещалось разговаривать, если только к ней не обращались, и высказывать в присутствии взрослых свое мнение. Ей надлежало опускаться на колени и целовать подол платья всех знатных дам, посещавших их. София подчинялась. Несмотря на то что девочка была обделена нежностью и заботой своей матери, она сохраняла уважительное отношение к ней, оставалась молчалива, выполняла распоряжения Иоганны и держала свое мнение при себе. Позже умение сдерживать свою гордость и терпеть унижения очень пригодилось Софии – ставшей к тому времени Екатериной – она использовала эти навыки в критических ситуациях и перед лицом опасности. Если ей угрожали, она заворачивалась в плащ смирения и преклонения и на время становилась покорной. В этом она также брала пример с Бабетты Кардель – женщины благородного происхождения, смирившейся с более низким по статусу положением гувернантки, но сумевшей сохранить уважение к себе, чувство собственного достоинства и гордость, что поднимало ее в глазах Софии и ставило даже выше матери.

Со стороны София казалась веселым ребенком. Отчасти это происходило из-за ее чрезмерной любознательности и пытливого ума, а отчасти – вследствие энергичного темперамента. Ей требовались физические нагрузки. Прогулок по парку с Бабеттой Кардель оказалось недостаточно, и родители разрешили ей играть с городскими детьми. София с легкостью становилась лидером маленьких групп из мальчишек и девчонок и не только потому, что она была принцессой, но и благодаря врожденным лидерским качествам и воображению, позволявшему придумывать игры, в которые хотели играть все дети.

В конце концов, Христиан Август получил повышение – из командира гарнизона он превратился в губернатора Штеттина, это позволило ему перевезти семью в одно из крыльев гранитного замка, располагавшегося на главной площади города. Иоганну переезд в замок не особенно обрадовал. Она по-прежнему была несчастна и все никак не могла примириться с положением, в котором оказалась. Она вышла замуж за человека, который был ниже ее по положению и вместо блистательной жизни, о которой мечтала, вела жизнь провинциальной дамы в городе, где размещался гарнизон. Вслед за первыми двумя детьми у нее появилось еще двое – сын и дочь, – но и они не принесли ей счастья.

В своем стремлении вырваться из этого мира она старалась поддерживать те связи с высшим обществом, которые ей еще удалось сохранить. От рождения Иоганна принадлежала к одной из самых знатных семей Германии – Гольштейн-Готторпскому герцогскому дому, и она по-прежнему была уверена, что благодаря положению своей семьи, собственному уму, обаянию и живому нраву она может устроиться намного лучше. Иоганна начала переписываться со своими родственниками, наносить им визиты. Она часто ездила в Брауншвейг – блестящий дворец своего детства, где на стенах висели картины Рембранта и Ван Дейка. Затем каждый февраль на Масленицу Иоганна стала выезжать в Берлин, чтобы навестить короля Пруссии. Она была страстной интриганкой, а в Штеттине даже праздные интриги маленьких германских дворов, где она так хотела блистать, казались ей невероятно привлекательными. Но так случалось, что куда бы Иоганна ни приезжала, везде к ней относились как к бедной родственнице, девушке из хорошей семьи, неудачно вышедшей замуж.

Когда Софии исполнилось восемь, Иоганна стала брать ее с собой в поездки. Иоганна считала своим долгом подыскать для дочери выгодную партию, и было бы неплохо, даже на столь раннем этапе, оповестить общественность о том, что в Штеттине подрастает юная принцесса. Во время этих раутов замужество являлось основной темой для бесед между матерью и дочерью. К тому времени, когда Софии исполнилось десять, разговоры о ее предполагаемом супруге стали обычным делом среди ее тетушек и дядюшек. София никогда не возражала против поездок с матерью, ей они даже нравились. Повзрослев, она не только узнала о цели этих визитов, но и полностью их одобрила. Замужество позволило бы ей вырваться из-под опеки своей семьи и матери, к тому же, София знала о существовании другой, куда более пугающей альтернативы. Речь шла об участи ее тетушек, оставшихся старыми девами, и непристроенных дочерей из бедных дворянских семей Северной Германии, которых запирали в дальних комнатах в фамильных замках или отправляли в протестантские монастыри. София хорошо запомнила визит к одной из этих несчастных, старшей сестре ее матери, у которой было шестнадцать мопсов, спавших, евших и справлявших нужду в комнате своей хозяйки. «К тому же в этой комнате жило много попугаев, – писала София. – И можно себе представить, какой запах там стоял».

Несмотря на желание выйти замуж, шансы Софии на хорошую партию были ничтожно малы. С каждым годом в Европе появлялись новые принцессы, желавшие найти себе супруга и способные предложить намного больше королевским и знатным фамилиям, нежели союз с крошечным княжеством Цербстским. Кроме того, София не отличалась исключительной красотой. В десять лет