– Адмирал? – удивился Кобзев.

– Проект финансировал флот, припоминаете? – улыбнулся Богданович. – Дженнистон командовал в свое время морской пехотой, он и начинал как морпех… старый «ястреб».

– Короче, – Подгорных четким ударом припечатал карту к столу. – Майор Кобзев, сколько вам потребуется времени, чтобы открыть с нашей стороны достаточно широкий «прокол»?

– А? – только и сумел произнести бывший опальный капитан, в мгновение ока вознесенный обратно к вершинам.

– Постоянно действующий проход шириной… метров десять, я думаю? – осведомился Подгорных у Богдановича.

– Самое малое. Лучше пятнадцать.

– М-м-м… месяца три! – Кобзев наконец сумел собраться с мыслями. Сам он не был уверен, что такое возможно и за три года, но тут уже или грудь в крестах…

– Три дня, – отрубил Богданович. – И ни минутой больше.

– Ну, это вы уж, пожалуй, совсем круто загнули, Глеб Александрович, – глядя на побледневшего Кобзева, примирительно сказал Подгорных. – Пара недель у вас, товарищ майор, есть. Но потом действительно ни минутой больше. Или мы через полмесяца имеем полноценный проход, или… Ну, вы сами понимаете… Мы не можем позволить американцам опередить нас ТАМ!

– Т-так точно, товарищ генерал, – выдавил Кобзев. – Понимаю.

Подгорных сухо кивнул и выложил на стол черную кожаную папку.

– С этой минуты, – начал он, – вы назначаетесь исполняющим обязанности руководителя проекта «Шеллак». Здесь ваши новые документы, полномочия, они теперь у нас, – Подгорных слегка улыбнулся, – практически неограниченные, а если все же их не хватит, свяжетесь непосредственно со мной или с Глебом Александровичем. Отчитываться будете также перед нами. И только перед нами! – резко добавил он. – Никто другой, будь он хоть сам… Подгорных оборвал фразу на полуслове и после многозначительной паузы продолжил: – Надеюсь, мера возложенной ответственности вам также ясна. До конца.

Кобзев молча кивнул, жалея в этот момент лишь об одном – что нельзя вытащить из кармана платок и стереть к чертовой бабушке выступивший на лбу липкий холодный пот.

– Какую аномалию будете проверять первой, белорусскую или уральскую? – спросил Богданович.

– Ну… – замялся Кобзев. – Скорее всего белорусскую. Район все-таки более обжитой, железная дорога неподалеку – соответственно, необходимую технику удастся подтянуть быстрее.

– Ладно, – кивнул Богданович. – Я свяжусь с командованием округа.

– Я, со своей стороны, – Подгорных осторожно коснулся папки кончиками пальцев, – также обеспечу соответствующую поддержку со стороны местных партийных и… остальных компетентных органов. Так что, – он резко толкнул папку, и она, пролетев через весь стол, замерла точно перед Кобзевым, – действуйте, майор!

* * *

Майор Обри Норденскольд начинал напоминать себе Железного Дровосека, поставленного злой ведьмой Запада вместо статуи у трона. То, что вместо злой ведьмы выступал адмирал Дженнистон, а троном ему служило сделанное по спецзаказу кресло, дела не меняло. Молча стоять по стойке «вольно», которая для Дженнистона мало отличалась от стойки «смирно», и тревожно следить, не слишком ли затягиваются паузы в беседе, – удовольствие и так не из первых. А Обри к тому же очень не нравились ни человек, сидевший напротив адмирала, ни направление, которое принимал их диалог.

– Все это очень интересно, – проговорил адмирал с напором, – но чему я обязан подобным визитом?

Обри обо всем догадался десять минут назад, и глупость адмирала его уже не бесила. Она его пугала. До безъязычия и нервных судорог.

– Мы хотим отдать группу вторжения под ваше командование, адмирал, – ответил человек в штатском, чьему хладнокровию майор Норденскольд мог только позавидовать. – Вы не только обладаете огромным боевым опытом, что само по себе делает вас перспективнейшим кандидатом на эту должность. Ваша карьера проходила в Корее и Вьетнаме, и вы знакомы со спецификой боя в джунглях.

«Вот об этом не надо было напоминать, – подумал Норденскольд, закатывая глаза в безмолвной муке. – Если адмирала сейчас скрутит приступ…»

Но в тот момент приступа не последовало. Позднее Обри горько об этом сожалел. Если бы адмирал заранее продемонстрировал следствия своей контузии лощеному франтишке из Центрального разведывательного, ему, разумеется, не предложили бы командовать вторжением и судьба самого майора сложилась бы гораздо спокойнее. Но в тот момент мятежная душа Обри Норденскольда обращала к небесам страстные мольбы утишить электрические бури в адмиральском сером веществе, и небеса – в виде исключения – решили откликнуться.

Дженнистон со значением прокашлялся.

– Это большая честь для меня – послужить стране, – чопорно ответил он. – Морская пехота США сможет захватить любой плацдарм и удерживать его любой срок – дайте только патроны.

Фраза произвела на цэрэушника неизгладимое впечатление. Обри был бы впечатлен куда больше, если б слышал ее в первый раз. Адмирал имел привычку отвечать подобным образом на всякое предложение, с которым был согласен.

– Значит, решено, – проговорил цэрэушник. – Теперь… – Он пошарил в чемоданчике. – Прошу подписать.

– Что это? – с привычным подозрением осведомился адмирал.

– Клятва о неразглашении, – спокойно объяснил тип в штатском. – Вы должны понять, адмирал, речь идет о проекте, способном перевернуть наши представления о государственной безопасности. И мы не можем делать исключений ни для кого. Невзирая на боевые заслуги.

Дженнистон тяжело подышал, наливаясь дурной кровью, но, увидав, что его пантомима не производит на хладнокровного цэрэушника никакого впечатления, все же поставил выверенную до микрона роспись.

– И вы, майор… Норденскольд. Прошу. – Перед фамилией Обри цэрэушник помедлил миг, как бы вспоминая что-то.

Обри вывел в указанном месте свою аристократическую закорючку, даже не потрудившись прочитать, что же именно подписывает.

– Очень хорошо, – промолвил агент, убирая листы обратно в чемодан.

Дженнистон расписался на столе.

Обри подсунул ему под руку лист желтоватой дешевой бумаги. Адмирал расписался еще раз. Потом еще. Лицо его оставалось трагически сосредоточенным и могло бы послужить моделью для барельефа «Генерал Ли на третий день битвы при Геттисберге».

Цэрэушник взирал на этот процесс, приоткрыв рот.

– Простите, адмирал, – прошептал он, – что это за балаган?

– Можете не шептать, – ответил Обри. – Все равно он ничего не слышит. У него припадок.

Майору было очень обидно. Ему казалось, что он только что совершенно зря дал подписку о неразглашении, ибо разглашать ему будет нечего.

– Какой… припадок? – выдавил агент.

– Эпилептоидный, – пояснил Обри. – Пти маль. После контузии с адмиралом такое бывает. В этом состоянии он ничего не слышит и ничего не запоминает.