– Хотя, – добавляла она со своей забавной усмешкой, – личной жизнью этот дом никогда не был особенно богат.

Бывают на свете дома, настолько полные духом личности того, кто их построил, и всепроникающим запахом жизней, прошедших в этих стенах, что посетитель чувствует себя то ли взломщиком, то ли призраком, исподтишка наблюдающим за жизнью обитателей, выпытывающим их секреты. Бротон не принадлежал к этому типу. От фундамента до каминной решетки и конька крыши он был создан с одной лишь целью: производить впечатление на посторонних. И надо сказать, к концу двадцатого столетия его роль совсем не изменилась. Единственная разница состояла в том, что теперь посторонние покупали билеты, вместо того чтобы подкупить экономку.

Однако современному посетителю великолепие парадных залов открывается не сразу, и холодная, сырая комната, куда мы вошли (позже мы узнали, что она зовется Нижний Холл), показалась нам не уютнее пустого стадиона. Жесткие даже на вид стулья для лакеев выстроились вдоль стен, вызывая в воображении бесконечные часы ожидания, проведенные на этих стульях и наполненные неизбывной скукой; пол был выложен стертыми каменными плитами, а посередине комнаты находился длинный черный стол. Кроме четырех грязных видов Венеции в стиле Каналетто, только похуже, на стенах больше ничего не было. Как и все остальные помещения в Бротоне, эта комната была совершенно немыслимых размеров, и мы трое чувствовали себя добывайками.

Из Нижнего Холла, сжимая в руках путеводители, мы поднялись по Большой Лестнице, чьи резные дубовые пролеты неуклюже карабкались вверх, обогнули массивную и довольно унылую бронзовую статую умирающего раба, затем пересекли широкую верхнюю площадку и попали сначала в Мраморный Зал, широкое помещение, занимающее два этажа: с четырех сторон его окружала галерея с балюстрадой. Если бы мы поднялись по внешней лестнице, дугой огибающей здание, именно этот зал, задуманный так, чтобы подавлять входящего, первым приветствовал бы нас в Бротон-Холле. Оттуда мы прошли в Красную Гостиную, еще одну огромную комнату – здесь стены были оклеены тиснеными малиновыми обоями, а потолок украшала тяжелая красно-коричневая лепнина, оттененная золотом.

– Чур, мне тикку из цыпленка! – воскликнула Эдит.

Я рассмеялся. Она была права: комната очень походила на гигантский индийский ресторан.

Изабел открыла путеводитель и начала читать вслух тоном учительницы географии:

– «Обои, украшающие стены Красной Гостиной, сохранились со времен постройки, этим интерьером Бротон-Холл гордится по праву. Позолоченные сервировочные столики созданы Уильямом Кентом специально для этого помещения в тысяча семьсот тридцать девятом году. Морские мотивы в украшении резных трюмо посвящены назначению третьего графа Бротона в британское посольство в Португалии в тысяча семьсот тридцать седьмом году. В память об этом графе в Гостиной, которую он считал своей любимой комнатой, находится его парадный портрет кисти Джарвиса, рядом с портретом его жены кисти Хадсона, картины расположены по обеим сторонам итальянского камина».

Мы с Эдит рассматривали картины. Портрету леди Бротон автор попытался придать некоторую живость, поместив молодую даму с тяжелыми чертами лица и крупными руками, держащими летнюю шляпу с широкими полями, на цветущий луг.

– К нам в спортзал ходит точно такая же женщина, – сказала Эдит. – Она постоянно пытается продать мне билеты лотереи консерваторов.

Изабел продолжала бубнить:

– «Шкаф у южной стены работы Буля, он был получен в подарок от Мари-Жозеф де Сакс, дофины Франции, для невесты пятого графа Бротона по случаю свадьбы. В простенке между окнами…»

Я подошел к упомянутым окнам и взглянул вниз, на парк. Стоял один из тех знойных, гнетущих августовских дней, когда деревья будто изнывают под гнетом листвы и сплошная зелень сельского пейзажа кажется давящей и душной. Пока я смотрел, из-за угла дома вышел мужчина. Несмотря на жару, он был одет в вельветовые брюки, твидовый пиджак и один из этих коричневых фетровых котелков, которые английские сельские джентльмены считают неотразимыми. Он поднял голову, и я узнал его: это был Чарльз Бротон. Он едва бросил взгляд в мою сторону и отвернулся, но потом остановился и уставился на меня. Я подумал, что он, наверное, вспомнил меня, и поднял руку в знак приветствия, он ответил мне тем же, а затем пошел по своим делам.

– Кто это был? – спросила Эдит. Она стояла позади меня, оставив Изабел наедине с ее молитвами.

– Чарльз Бротон.

– Один из сыновей графа?

– Единственный сын, насколько я знаю.

– Он пригласит нас на чай?

– Не думаю. Он видит меня третий раз в жизни.

Чарльз не пригласил нас на чай, и я уверен, что он и не вспомнил бы обо мне, если бы мы не столкнулись с ним по дороге к машине. Он разговаривал с одним из садовников, которые во множестве прохаживались в саду, и закончил как раз в тот момент, когда мы проходили через двор.

– Привет, – кивнул он вполне дружелюбно. – Что вы здесь делаете? – Он явно забыл, как меня зовут и, скорее всего, где мы встречались, но держался очень мило и подождал, пока его представят остальным.

Изабел это неожиданное путешествие в Страну, Где Сбываются Мечты, застигло врасплох, и теперь она лихорадочно подыскивала фразу, которая бы навеки пленила Чарльза своей оригинальностью и привела к незамедлительному зарождению близкой дружбы. Но вдохновение ее не посетило.

– Он остановился у нас. Мы живем в двух милях отсюда, – незамысловато объяснила она.

– Правда? Вы часто бываете в этих краях?

– Мы здесь все время.

– А, – отозвался Чарльз и повернулся к Эдит. – Вы тоже из местных?

Она улыбнулась:

– Не волнуйтесь, меня можно не опасаться. Я живу в Лондоне.

Он рассмеялся, и его дородное открытое лицо на мгновение стало довольно привлекательным. Он снял шляпу и явил нам те самые светлые, как у Руперта Брука, волнистые локоны на затылке, что так характерны для английских аристократов.

– Надеюсь, дом вам понравился.

Эдит улыбнулась и ничего не сказала, предоставив Изабел выкладывать глупые сведения, почерпнутые из путеводителя.

Я, извинившись, вмешался:

– Нам пора. Дэвид будет за нас волноваться. И мы все снова принялись улыбаться и кивать, потом обменялись легкими рукопожатиями и несколько минут спустя уже были в пути.

– Ты не говорил, что знаком с Чарльзом Бротоном, – произнесла Изабел без выражения.

– Я и не знаком.

– Ты не говорил, что встречался с ним.

– Разве?

Хотя, естественно, я прекрасно знал, что не говорил. Остаток пути Изабел вела машину молча. Эдит, сидевшая впереди, обернулась ко мне и скорчила гримасу – опустила уголки рта и поджала губы, будто говоря «ну вот и все, приехали». Было очевидно, что я допустил серьезный промах, и до конца выходных Изабел держалась со мной подчеркнуто холодно.