Чтобы нейтрализовать скандальный талант Коршунова, наносящий серьезный урон рекламной политике и бюджету редакции, начальство выделило для неудобного журналиста своего рода «вольер», в котором тот мог бы резвиться, конечно, в приемлемых рамках. Коршунова назначили шеф-редактором специального еженедельного экономико-политического приложения к большой газете.

Этот иезуитский ход, как это ни парадоксально, оправдал себя. Ведь самым страшным видом цензуры является самоцензура. Получив автономию, новый шеф-редактор стал оберегать родное детище и волей-неволей начал следить за собственным стилем. Но когда его все-таки заносило за флажки, то в бой вступала тяжелая артиллерия. Коршунов огрызался, спорил, хлопал дверью, даже несколько раз писал заявление на увольнение, но, выпустив пар, садился и переделывал материал в русле редакционной политики или просто удалял его из своего компьютера.

Как и подавляющее большинство интеллигентов, живущих в нашем умном городе, Сергей Коршунов – ярый сторонник либерализма и противник любой несвободы. Но в своем приложении он больше уже не критикует мэрию за развал городского коммунального хозяйства, а пытается усовершенствовать политическую систему страны в целом. Если раньше главными объектами его обвинений были мэр и его заместители, то теперь основные шишки сыплются на президента и правящую партию.

В результате все довольны. Местные воротилы выведены из-под нападок Коршуна, газета не потеряла своей остроты и даже более – увеличила тираж, ведь читатели поражаются смелости публициста, задирающего столь высокопоставленных людей. А в Кремле его критики просто не замечают потому, что не читают эту газету.

С появлением еженедельника его жизнь стала делиться на мини-циклы: от среды до среды. Во вторник поздно вечером он выпускает в свет свою газету, а на следующее утро уже задумывается: какой будет следующая?

Проходит год. Позади 52 номера. Но Коршунов продолжает фонтанировать идеями. Удивительно! Он все еще горит. Правда, за этот год он сильно похудел, осунулся, щеки впали, но глаза, даже после сильного похмелья, всякий раз, когда он садится за компьютер, загораются каким-то лихорадочным блеском. И этот его сумасшедший драйв передается потом через газетные строчки читателям.

– Ну, с первой годовщиной тебя, Серёга!

Тост флегматичного дизайнера потонул в его густой черной бороде, и все присутствующие на скромной вечеринке – ответсекретарь да корреспонденты, пописывающие в еженедельник, дружно выпили дагестанский коньяк из замусоленных редакционных рюмок до дна.

– А я хочу вам пожелать, Сергей Николаевич, чтобы ваша газета, самая лучшая и смелая в области, жила еще долго-долго! – пропела дифирамб влюбленная в шефа практикантка и чмокнула его в щеку.

Коршунов рукавом старого свитера стер со щеки помаду и задумчиво произнес:

– Надолго меня не хватит. Мне только сорок, я еще пожить хочу. А хорошая журналистика – это хлеб с гвоздями…

Он не договорил, потому что дверь распахнулась и в кабинет вихрем ворвалась главный редактор.

– Пьете? По какому поводу?.. А-а-а, день рождения Серёгиного приложения?.. Ну, поздравляю!.. Только материал об областниках поменяйте на что-нибудь приличное и можете дальше пьянствовать.

– Но почему, Роза Ахметовна? – недоуменно вопросил Коршунов. – Мы же договорились, что к потанинскому дню рождения дадим что-то похожее.

Ему никак нельзя было снимать этот материал, ведь он был написан присутствующей здесь практиканткой. Это был удар не только по его профессиональному авторитету, но и мужскому тоже.

– Здесь нет ничего нового. Обо всем этом мы уже писали сто раз, – безапелляционно заявила Хамитова.

– Этот материал останется в номере, – уткнувшись взором в пол, упрямо пробурчал Коршунов.

– Что?! – взвизгнула главная редакторша. – Один заголовок чего стоит! «Сибирские Соединенные Штаты». Тебе мало того, что на выборах в областную Думу мы остались без денег правящей партии. Ты думаешь, что твои горячо любимые либералы на нас обрушат золотой дождь?! Да они за копейку задавятся! А мне в политсовете прозрачно намекнули: вы, конечно, можете и дальше нас шпынять и на президента всех собак навешивать, только в своей избирательной кампании мы как-нибудь без вашей газеты обойдемся. А это сотни тысяч рублей. Твоя зарплата в том числе.

– Но причем здесь областники? Потанин? – всплеснул руками Коршунов.

Хамитова подлетела вплотную к подчиненному и, обдав его жаром негодования, вынесла окончательный вердикт:

– В моей газете никаких сепаратистских материалов не будет! Давай замену!

Коршунов дернулся из‑за стола, отпихнул редакторшу со своего пути и со словами «Делайте, что хотите!» выбежал из кабинета.

Он стоял на черной лестнице и жадно втягивал в себя сигаретный дым. Вдруг в кармане его потрепанных джинсов запиликал сотовый телефон. Вначале он вообще не обратил на звонок внимания, но потом, опомнившись, нервно прокричал:

– Да, я слушаю.

Невидимый собеседник вежливым голосом с едва выраженным акцентом поинтересовался:

– Господин Коршунов?

Журналист, несмотря на пережитый стресс, понял, что звонит иностранец, и в нем невольно пробудилось профессиональное любопытство.

– Да, это я. С кем имею честь говорить? – уже почти спокойным тоном спросил Сергей.

– О! Мы пока не знакомы. Меня зовут Карел Крайчек. Нотариус из Праги. Я по справке нашел ваш домашний телефон. Поговорил с супругой, и она любезно дала номер вашего мобильного телефона. Вы сын Дарьи Петровны Коршуновой?

– Да. Только моя мама умерла пять лет назад, – его интерес к разговору еще больше возрос.

– Я это знаю и сочувствую вам, – сказал нотариус и перешел к делу: – Поэтому мне нужны вы, как законный наследник вашей покойной матери.

– Но у нее никогда ничего не было! – недоуменно воскликнул Сергей. – Даже собственного угла. Мы все время ютились по съемным квартирам.

– Понимаете, – чех не сразу нашел нужные слова на русском языке. – У вашей мамы в Праге жил дедушка. Пётр Афанасьевич Коршунов. Когда в сорок пятом году советские войска вошли в Чехословакию, его арестовали и заключили в лагерь как врага народа. Там он и умер. Но его вторая жена, Тереза Коршунова, успела эмигрировать во Францию. После падения Берлинской стены и конца Варшавского договора ей удалось восстановить право собственности на их старую пражскую квартиру. Госпожа Тереза скончалась десять дней назад, а в своем завещании она указала наследницей этой квартиры вашу маму. Но раз ее уже нет в живых, то автоматически право наследования переходит к вам, ее единственному сыну. У вас же нет больше братьев и сестер?

– Нет, – пересохшим ртом пролепетал Сергей.

– Тогда вам надо приехать в Прагу, ко мне в офис, и оформить все документы на наследство. Записывайте мой адрес и телефоны…

Ошарашенный известием наследник накрапал на краю газеты адвокатские координаты.