бы шаг, какой-то звук заставил их настороженно остановиться: хруст снега под копытами коня. Рука Лана скользнула к рукояти меча. Он почти бессознательно ослабил клинок в ножнах. Судя по едва слышному скрипу стали о кожаный доспех, Букама сделал то же самое. Они не боялись нападения – Айил ездили верхом только при крайней необходимости, и даже в таком случае садились в седло неохотно. Одинокий всадник, появившийся в такое время, – несомненно, вестник. А гонцы в эти дни редко являлись с добрыми вестями. Особенно по ночам.

Конь и всадник выступили из темноты, следуя за высоким мужчиной, который шел пешком. Судя по луку, что он нес на плече, – одним из часовых. Изящный изгиб шеи скакуна свидетельствовал о благородных тайренских кровях животного, и сам всадник, несомненно, тоже был родом из Тира. Во-первых, ночной ветер разносил по округе благоухание роз, которое распространяла блестящая от ароматических масел остроконечная бородка наездника. Лишь тайренец мог быть настолько глуп, чтобы умащать себя благовониями, будто бы уповая на то, что айильцев природа обделила обонянием. Кроме того, никто другой не носит шлемов с высоким гребнем и щитком, который сейчас скрывал в тени узкое лицо всадника. Если судить по короткому белому перу на шлеме, это – офицер. Весьма странный выбор на роль посланника, даже если он – самый младший по званию. Ссутулившись в седле, тайренец изо всех сил старался поплотнее закутаться в темный плащ. По-видимому, он дрожал от холода. Тир лежал далеко к югу отсюда. На тирском побережье едва ли хоть раз появлялась снежинка. Лан, несмотря на количество прочитанных книг, никак не мог поверить в это до тех пор, пока не убедился лично.

— Вот он, милорд, – хриплым голосом сказал часовой. Раким, седобородый салдэйец. Голос этот вместе с рваным шрамом, которым он, кстати, выпив лишку, любил похвастаться, достался ему с год назад от айильской стрелы, пущенной в глотку. Раким считал, что ему крупно повезло, раз он остался в живых, и так оно и было. К несчастью, он полагал, что, обманув смерть один раз, он сможет обманывать ее и дальше. Он шел на ненужный риск и даже на трезвую голову любил похваляться своей удачей, что конечно, весьма глупо. Не стоит искушать судьбу.

— Лорд Мандрагоран? – всадник натянул поводья, останавливая коня перед Ланом и Букамой. Не спешиваясь, он недоверчиво рассматривал их, вероятно удивляясь, что их доспехи лишены украшений, а куртки и плащи сшиты из простого сукна и уже сильно поношены. Немного вышивки, конечно, неплохая вещь, но некоторые южане зачастую так увлекаются ею, что в результате одежда скорее напоминает гобелен. Под плащом у тайренца, кончено, скрывается позолоченная кираса и атласная куртка цветов, подобающих его Дому. На его высоких сапогах, наверняка, красуется орнамент, который в лунном свете сжжется серебром. Как бы то ни было, едва позволив себе перевести дыхание, всадник продолжил:

— Испепели Свет мою душу! Я был уверен, что вы находитесь ближе всех, но уже начал думать, что никогда не найду вас! Лорд Эмарес с шестью сотнями своих людей преследует пятьсот – шестьсот айильцев. – Он покачал головой. – Странное дело, но они движутся к востоку. Снег замедляет их продвижение дальше. Как, впрочем, и наше. Лорд Эмарес полагает, что если вы, подобно наковальне, встанете на хребте, который здесь называют Крюк, то его войска получат возможность нанести удар, словно молот, по врагу сзади. Лорд Эмарес считает, что они вряд ли успеют добраться туда до рассвета.

Лан поджал губы. У некоторых южан весьма странные представления о вежливсти. Не спешился, прежде чем заговорить, не назвал имени. Будучи гостем, он должен был представиться первым. Теперь если сам Лан будет следовать этикету, то репутация гордеца ему обеспечена. Этот парень даже не передал приветствий и пожеланий здоровья от своего лорда! К тому же этот гонец, судя по всему, полагал, что они не знают, что к востоку – это значит прочь от реки Эринин. Вполне возможно, это просто небрежность речи, но все остальное было просто грубостью. Букама не шевельнулся, но Лан все же предупредительно коснулся ладонью его правой руки. Старый друг иногда бывал обидчив.

Крюк находился в доброй лиге от лагеря, а ночь уже была на исходе. Однако Лан кивнул:

— Передайте лорду Эмаресу, что я буду там вместе с зарей. – Имя лорда Эмареса ему ни о чем не говорило, но армия была настолько велика – около двухсот тысяч человек более чем из дюжины стран плюс Гвардия Башни из Тар Валона и даже отряд Детей Света, – что едва ли было возможно запомнить больше горстки имен. – Букама, поднимай людей.

Букама сердито что-то прорычал и, сделав Ракиму знак следовать за ним, зашагал к лагерю, выкрикивая на ходу:

— Подъем! Седлайте коней! Мы выступаем! Подъем!

— Медлить не стоит, – посоветовал безымянный тайренец. В его голосе проскользнули повелительные нотки. – Лорд Эмарес будет очень сожалеть, если, схватившись с айильцами, обнаружит, что наковальни нет на месте.

Очевидно, подразумевалось, что если этот Эмарес будет сожалеть, то сожалеть настанет черед Лана.

Лан мысленно представил себе язычок пламени и методично скормил ему все эмоции, не только гнев, но и все остальные, все до последней крупицы, пока не ощутил вокруг себя пустоту. После многолетней практики для достижения ко’ди, единения, потребовалось совсем немного времени – лишь один удар сердца. Мысли и даже собственное тело теперь казались чем-то далеким. Лан стал един с землей у себя под ногами, един с окружающей темнотой, един с мечом, который он не поднимет на этого глупого невежду.

— Я сказал, что буду там, – ровным голосом произнес Лан. – Я привык исполнять то, что обещаю.

Желание узнать имя тайренца окончательно улетучилось.

Тот, так и не удосужившись покинуть седло, коротко кивнул, развернул коня и, пришпорив, пустил быстрой рысью.

Лан удерживал ко’ди еще несколько мгновений, чтобы удостовериться, что эмоции находятся под строгим контролем. Вступать в битву во гневе более чем неразумно. Гнев затуманивает зрение и толкает на глупые поступки. Как этот тайренец ухитрился до сих пор остаться в живых? В Пограничных Землях он нарывался бы на дюжину дуэлей в день. Лан – еще раз убедившись, что абсолютно спокоен, почти столь же холоден, как если бы пребывал в единении, – повернулся к лагерю. Вызвав образ скрытого тенью лица тайренца, он не почувствовал гнева. Хорошо.

Когда Лан добрался до центра раскинувшегося среди деревьев лагеря, все вокруг уже было охвачено деловой суетой и напоминало разворошенный муравейник. Для опытного взгляда суматоха была вполне упорядоченной и практически бесшумной; ни