– Ты бы поосторожнее с хлебом и маслом-то, – заметила Людмила Степановна, кидая зажарку в суп и аккуратно размешивая.

– Ой, я так устала, мама, ничего у меня не купили. – Богдана соорудила бутерброд и, снова плюхнувшись на стул, впилась в него крупными желтоватыми зубами. Простое действие в исполнении дочери выглядело так неприлично, что мать отвела глаза.

– Давно бы сама завела любовника, от тебя не убудет, а глядишь, может, деньжат бы и подбросил, – по-хозяйски рачительно предложила мать, доставая луковицу из шкафа, ловко очищая ее и принимаясь резать крупными кольцами – потушит кролика в сметане.

– Ну, мама, какой любовник! Я не такая. Я Васю люблю, – протянула дочь с набитым ртом.

– Люблю-люблю… Толку-то от твоей любви, – проворчала мать, – даже в Турции ни разу не была, откуда тебе вообще знать, как турецкое золото выглядит?

Речь Людмилы Степановны прервал поворот ключа в замке.

– Здрасти, мама. Данька, с праздником! – Вася ввалился в кухню – морозный, в дубленке нараспашку (тоже, между прочим, подарок Людмилы Степановны, сам-то и на такую не смог заработать), по-хозяйски привлек к себе жену и смачно шлепнул ее по попе.

Богдана ойкнула, захихикала и залюбовалась мужем. Мощный мужик в самом расцвете сил. Васька был смешливым и компанейским. С ним хорошо смотреть футбол под водочку с жареной картошечкой да летом на озере жарить шашлыки и орать песни под гитару. Они уже двадцать пять лет были вместе, а в постели каждый раз как пятнадцатилетние. Все в нем было хорошо, вот только деньги не умел зарабатывать.

– Это тебе, – Василий протянул Богдане три небольшие гвоздики, уже успевшие немного поникнуть на морозе.

На новомодный праздник – День всех влюбленных – торговки ломили такие цены, что за хороший букет ему пришлось бы отдать половину своей шоферской зарплаты. Ну ничего, сегодня ночью он хорошенечко поздравит Даню, от этого она уж точно не откажется.

Людмила Степановна отвела глаза и громче, чем требовалась, принялась стучать ножом по доске, остервенело кромсая луковицу, словно та была виновата в том, что дочь уродилась дурой. Еле-еле смогла окончить девять классов да училище, куда мать пристроила ее за большую взятку. Еще и замуж выскочила за этого клоуна. Что с ней будет, когда Людмила Степановна помрет? А чувствовала она себя все хуже и хуже, но к врачам не совалась, надеялась, что само пройдет.

Богдана уставилась на поникшие гвоздики, и внутри противно зазмеился гнусный червячок зависти. Ну и пусть у Вальки желтое золото и цирконий, выглядит же как бриллиант для тех, кто не разбирается. А может, и правда бриллиант? Ашот-то ее мужик небедный, у него по городу несколько точек с курами гриль и шаурмой разбросаны. Мог и раскошелиться для любимой женщины. А у нее что? За всю жизнь одно кольцо подарил, и то – обручальное, из бабкиных зубов переплавили. Богдана вздохнула и положила гвоздики на стол.

– Данька, ты че такая грустная? – Василий подхватил недоеденный бутерброд и прикончил его в два куска. – Мама, что вы там такое вкусное жарите? Пахнет – отвал башки!

– Еще бы, – фыркнула Людмила Степановна, переворачивая подрумянившиеся куски кролика и прикрывая сковороду тяжелой крышкой, – это потому что мясо свеженькое, домашнее, на рынке куплено за большие деньги, – не удержалась она от шпильки.

– Ой, мама, ну что вы все деньгами меряете, а как же любовь? – Вася подмигнул теще, к которой, несмотря на постоянное ворчание, относился хорошо, и попытался поцеловать жену, но та вдруг уклонилась.

– Дань, ты че? Случилось чего? – удивился Василий.

– Случилось! – голос Богданы задрожал от обиды. – Ашот Вале кольцо сегодня подарил, с бриллиантом!

– Ха, ну так Ашот уже и на десять бриллиантов наворовал, а у скромного водителя откуда такие шиши? Катюша, – крикнул он в сторону комнаты, – а ну прячься, кто не спрятался – я не виноват!

Это была излюбленная игра. Дочка всегда пряталась, когда отец, в котором она души не чаяла, приходил домой. А тот, выждав пять минут, принимался ее искать.

Вскоре из комнаты послышались радостные визги попавшейся дочери, и Богдана виновато посмотрела на мать:

– Ну что?

* * *

На следующее утро, открывая точку, Богдана тихонько напевала – прошлой ночью Вася постарался на славу, и неприятные воспоминания о материнских словах, а также зависть к Вальке улетучились. Тем более та пожаловалась, что с деньгами у Ашота лучше, чем с этим самым.

– О боже, какой мужчина, – мурлыкала Богдана, поднимая крышку контейнера и поправляя слежавшийся за ночь товар. На первый план выставила шубы – их все еще покупали, несмотря на середину февраля. Зиму в этом году обещали затяжную, и мать, в отличие от Богданы, радовалась тому, что заработает денег. А Богдана мечтала о лете, когда можно будет сбросить осточертевший тулуп и валенки и вместо надоевшего горячего чая потягивать прохладный квас.

– Даня! – Валька тут как тут. Явилась не запылилась, сейчас небось будет спрашивать, что ей Вася подарил.

– Ну, что тебе Вася подарил? – поинтересовалась подруга, по-хозяйски проскальзывая в контейнер и наливая себе немного чая из термоса Богданы. Гладкая, лоснящаяся, похожая на свежий масленый блин.

– Что подарил, то подарил, – отмахнулась та, но затем, подумав, прибавила: – Шикарный букет цветов, я даже и названия таких не знаю, и ночью такое мне исполнил, – Богдана закатила глаза в попытке передать всю степень восторга, но Валю ей провести не удалось.

– Ашотик мне шубу покупает, – с нескрываемой смесью жалости и превосходства сообщила та.

– Надо посмотреть, у меня, кажется, есть пятьдесят второй где-то, – не осталась в долгу Богдана.

– Ой, ну что ты. Ашот сказал норковую брать, настоящую, из Греции, а не из Китая.

Богдана замерла, переваривая оскорбление, а затем, уперев руки в бока, развернулась и начала надвигаться на подругу:

– Ты на что это намекаешь? Это у кого тут Китай? Я же тебе лейблы показывала, там написано – мейд ин Грис, что неясно? Или ты хочешь сказать, что я вру, а?

– Дань, ну ты чего, чего? – Валя оперативно поставила крышку термоса со все еще дымящейся жидкостью на коробку, служившую Богдане столом, и прицелилась проскользнуть в небольшое пространство между наступающей подругой и стеной контейнера. – Это я так, пошутила, – попыталась дать задний ход.

– Шутница, ты посмотри! – Богдана не желала успокаиваться, накопившиеся со вчерашнего дня чувства требовали выхода. – А жена Ашота знает, что ты с ним путаешься? – визгливо поинтересовалась она.

– Дань, ну я же тебе рассказывала, он с женой своей давно не живет.

– Да? А чего это он с ней и тремя детьми по магазинам на выходных ходил, я сама видела! И жена у него беременная, – вынула козырь из рукава Богдана.

– Врешь! – Валентина замерла, сраженная таким вероломством.