Только боги у них со временем стали разными. Поэтому ни варяги-викинги, ни русы не испытывали друг к другу ненависти, тем более – кровной вражды. Мало того, они старались избегать стычек между собой, но не всегда это получалось; природа на Севере суровая, почва скудная, и чтобы выжить, приходилось пускаться во все тяжкие.

Варяги время от времени совершали набеги на южное побережье Варяжского моря, а русы не упускали случая захватить купеческие корабли викингов, груженные добром, награбленным в походах. Нападать на их земли не имело смысла, так как даны, норги[10] и свеи[11], которых в Европе называли норманнами, жили очень бедно и взять с них было нечего. Но все это дела житейские, обыденные, и ни русы, ни викинги не опускались до кровной вражды. Сошлись, подрались, раны зализали – и дело с концом. В отличие от самих викингов.

У них распри длились годами, и в них принимали участие целые кланы. Кровная месть у викингов была обычным делом. Чаще всего старались убить главу вражеского рода, а также поджигали его дом, когда там находилась вся семья. Викинги верили, что кровь можно смыть только кровью. Если сородич не был отмщен, пятно позора ложилось на весь род. И только посредничество соседей могло заставить враждующие стороны сложить оружие.

Морав оставался сиротой недолго. Волхв давно присматривался к мальчику, но забрать его в обучение без согласия родителей не мог. Но когда случилось горе и Морав остался один, Рогволд не замедлил на совете старейшин взять его под свое крыло. Никто ему не возразил, да и не стал бы возражать, потому что сироту все равно приняли бы в какую-нибудь семью, но без особой охоты, так как своих детей хватало (даже с избытком) и прокормить их было нелегко. К тому же Морав, хоть и родился в городище, все равно считался чужаком, несмотря на хорошее отношение русов к семье Сигурда-варяга.

Однако главной причиной поступка волхва, как несколько позже догадался смышленый не по годам Морав, было то, что его мать Рунгерд[12] обладала Силой. Об этом русы не знали, но от Рогволда, который чуял магию, как охотничий пес добычу, что-либо утаить было невозможно. Может, еще и поэтому Сигурд решил уйти в лес, чтобы оградить жену от чересчур подозрительного волхва, опасавшегося потерять свое влияние и высокое положение среди соплеменников.

Конечно, немало женщин городища были ведуньями и гадалками, а в особенности знахарками и шептуньями, которые лечили раны воинам и спасали от разных хворей. Но, по мнению Рогволда, ни одна из них не могла сравниться с Рунгерд. Проходя неподалеку от нее, волхв шептал слова охранительной молитвы, однако вплотную никогда не приближался, потому что в обостренном восприятии Рогволда ее Сила казалась ему жарким опаляющим пламенем.

Наверное, и мать ощущала нечто подобное и по этой причине тоже старалась не встречаться с волхвом. Она была сама покорность, и временами Рогволд даже начинал сомневаться в своих выводах. Тем более что Рунгерд тщательно скрывала свои возможности целительницы, была малообщительной и, когда кто-нибудь из детей заболевал, обращалась к соседке-знахарке. Только домашние знали, что это притворство. А когда Сигурд построил дом в лесу, мать сама стала лечить всех, и спустя какое-то время домочадцы забыли, что такое болезни.

Однако вернемся к весенней ночи и сладко почивающему Мораву. Он выполнял очередной урок волхва. С точки зрения мальчика, он был очень странным. Прошлым днем, после обеда, Рогволд вдруг забеспокоился, стал резким и неприветливым. В таком настроении Морав видел своего наставника (практически приемного отца) впервые. Обычно волхв был сама доброжелательность. Старик жалел сиротку, кормил его вкусно и досыта, относился к нему приветливо, лишь в обучении был строг и требователен. Однако вчера его будто подменили.

Рогволд вдруг уединился в своем доме, поставив Морава охранять вход с наказом никого не впускать и самому не входить, и, судя по бормотанию, которое доносилось из-за двери, занялся гаданием. Оно продолжалось почти до ночи, и когда волхв появился на пороге дома, то Морав невольно отшатнулся – его лицо было белее длинной седой бороды, а глаза казались черными провалами. После этого Морав и получил свое задание, которое звучало примерно так: «Пойди ночью туда, не знаю, куда, и сделай то, не знаю что».

В общем, Морав должен был ночь напролет бродить по лесу, отбиваясь от ночных духов заклинаниями и с помощью оберега, и лишь к утру вернуться в твердь. Оберег Морав выбирал лично из множества амулетов, предложенных волхвом. Там были восьмиконечный крест, резные фигурки птиц и зверей, коловрат – колесо со спицами-лучами, изображавшим солнце, миниатюрный топорик и даже крохотный меч. Но мальчик сразу же потянул руки к оберегу в виде волчьего клыка, вставленного в бронзовый диск с начертанными на нем странными знаками.

Волхв был не просто озадачен – поражен выбором своего ученика, тем не менее не сказал ни слова. Рогволд лишь освятил оберег и, прикрепив его к кожаному гайтану, повесил на шею Морава. В тот момент мальчику показалось, что холодный диск вдруг мгновенно нагрелся и его тепло проникло до самого сердца.

Несколько обескураженный мрачным видом волхва и странным заданием, Морав пробирался по звериным тропам, шепча заклинания и время от времени прикасаясь к оберегу, а затем ноги сами повернули его к берегу, в сторону Клюва Ястреба. Несмотря на то что он хорошо знал повадки зверей, так как все свои малые годы провел в лесу и мог в нем свободно ориентироваться даже ночью – по звездам, лесные заросли его не привлекали. Мальчика тянуло к себе море. Он был способен часами сидеть на песке, с непонятной надеждой вглядываясь в переменчивую морскую даль, будто ожидая какого-то чуда.

Вот и в эту весеннюю ночь его вдруг потянуло к морю, ласковый убаюкивающий голос которого слышался даже в некотором отдалении от берега. На песчаном пляже, освещенном полной луной, все лесные страхи покинули Морава, и он даже перестал шептать заклинания. Ему всегда казалось, что море – его главный защитник.

Оказавшись в небольшой бухточке, Морав приготовил себе ложе и присел, чтобы разобраться в мыслях. Ему хотелось понять, что подразумевал и на что надеялся волхв, отправляя его бродить по ночному лесу. А в том, что этот урок был подсказан Рогволду гаданием, Морав совершенно не сомневался. И это было очень странно и непонятно. Но вскоре его мысли превратились в мечтания, которые понеслись по золотой дорожке, проложенной луной по морской глади, а затем изрядно уставший мальчик даже не понял, как случилось, что он прилег и практически моментально уснул крепким детским сном, в котором не было места житейским тревогам и переживаниям.

Проснулся он мгновенно, словно его кто ткнул шилом в бок. На море опустился туман, сквозь который с трудом пробивалась утренняя заря. Волны по-прежнему катились с чуть слышным шелестом, но где-то в молочной глубине тумана слышался какой-то плеск. Он был тихим, но сердечко мальчика вдруг обсыпало морозным инеем. Он напряг глаза – и едва не вскричал от страха: из седой пелены на берег надвигались огромные змеи! Через какое-то мгновение оцепеневший Морав понял, что это высокие резные носы кораблей. Однако тут же на место страха пришел ужас. Варяги! Это набег варягов!