Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любопытно, в данном контексте, следующее сообщение ГВЛ:
«В год 6755 (1247). Литовцы с Лугвеном воевали около Мельницы и взяли много пленных. Даниил и Василько гнались за ними до Пинска. Михаил Пинский предупредил литовцев. Они сидели в лесу за оградой, а Михаил послал им весть из Пинска. А Даниил и Василько преследовали их, и дворский Яков со своими воинами. Литовцы же не поверили Михаилу и вышли из мест своих. По милости Божьей побежали литовцы и были разбиты, и пленные были отбиты, а сам Лугвен бежал, раненный».
Таким образом из сообщения следует, что пинский князь почему-то решил поддержать литовцев, хотя те не поверили ему. Причём пинский Рюрикович поддерживает литовцев несмотря на то, что их противники — Рюриковичи из другого княжества Руси.
Интересно ещё одно сообщение волынской хроники:
«В год 6761 (1253). Товтивил прислал к Даниилу Ревбу сказать: „Пойди к Новогородку“. Даниил пошел с братом Васильком, и с сыном Львом, и с половцами, и со сватом своим Тегаком, и пришел к Пинску. Князья пинские затаили обман, их взяли с собою на войну против их воли».
И снова очевиден сепаратизм пинских князей, которые почему-то не хотят воевать с литовцами.
Данные эпизоды показывают определённые литовскоцентричные стремления расположенного довольно близкого к Литве древнерусского княжества. Разумеется, объяснять подобные факты можно по-разному, в том числе и страхом пинских правителей перед литовцами. Тем не менее, в данном контексте, сообщения летописца рисуют скорее добровольный выбор пинского князя, разыгрывающего некую политическую комбинацию, частью которой является определённого рода союз с литовскими феодалами. Легко представить подобный союз в случае новогородских элит и Миндовга, хотя, разумеется, говорить тут следует лишь о гипотезе.
Из вышеизложенного можно сделать вывод, что само значение предполагаемого захвата Новогородской земли Миндовгом чрезмерно преувеличенно в рамках различных историографий. Даже если недоказанный документально захват имел место, отношение к этому факту местного населения может служить предметом дискуссии, как и сама форма захвата, который вряд ли имел характер тотальных репрессий местного населения, а, как можно предположить, скорее заключался в ликвидации волынского гарнизона и водворении на детинце подвластных Миндовгу воинов.
К слову, можно выдвинуть гипотезу о том, что князь использовал и славянскую военную силу. Один из его воевод носит славянское по звучанию имя Хвал, хотя тут стоит заметить, что имена литовцев, теоретически, могли приобрести более славянские формы благодаря славянским составителям летописей.
При этом известно, что в числе соратников Миндовга находился некий, упоминаемый в ГВЛ, Остафий Константинович из Рязани, что уже без всяких сомнений противоречит тезису о некоем «сугубо национально-литовском» принципе подбора свиты литовского монарха.
Известно, что Новогородком правил сын Миндовга, Войшелк. Вокняжение этого правителя, по мнению некоторых литовских специалистов, сопровождалось репрессиями против местных жителей. Основано подобное утверждение на сообщении летописца, о том, что Войшелк, будучи язычником, убивал почти каждый день нескольких человек.
Как повествует ГВЛ:
«Войшелк начал княжить в Новогородке, и находясь в язычестве начал проливать много крови. Убивал он каждый день трёх-четырёх человек. А если в какой-то день никого не убьёт, очень печалился. Если же убьёт кого, тогда веселится. Потом вошёл страх Божий в его сердце, и он думал, желая принять святое крещение. И крестился тут же в Новогородке, и стал христианином».
Однако об этнической принадлежности этих якобы убитых людей ничего не сказано. Почему новый князь не мог убивать своих же литовских слуг, или политических противников, которыми могли быть и этнические литовцы и попавшие в плен волынцы? Кроме того, сам рассказ явно имеет черты стандартной христианской легенды, призванной подчеркнуть разительную перемену правителя язычника после принятия христианства.
Известно, что новогородцы поддерживали Войшелка в его борьбе за власть в Литве, так как после его бегства в Пинск: «Войшелк, пошёл с пинчанами к Новогородку, и оттуда, взяв с собою новогородцев, пошёл в Литву княжить».
Это важнейшее сообщение красноречиво свидетельствует в пользу добровольного принятия местным населением литовского князя и является указанием на участие предков белорусов в политических процессах, зарождавшегося государства.
Не стоит забывать о том, что формирование ВКЛ не закончилось с моментом распространения власти литовских князей на города Понеманья. Важнейшими для понимания сути государственно-образующих процессов Княжества, являются эпизоды вхождения в его состав других земель будущей Беларуси, в частности, главной колыбели белорусской государственности, Полоцкого княжества, присоединение которого, как можно предполагать на основании достоверных источников, носило мирный характер, а также и Витебского княжества, вошедшего в состав ВКЛ благодаря династическому браку Альгерда и Марии Витебской.
Конечно же, в рамках литовской историографии, процесс создания ВКЛ всё ещё нередко показывается с помощью утверждений о завоевании предками литовцев земель будущей Беларуси. Здесь стоит учесть вполне понятное желание сделать собственный национальный миф как можно более ярким. Желание ощущать себя наследниками могучих завоевателей и покорителей, тем более, когда территория твоего государства является достаточно скромной даже по европейским меркам, вполне понятно с точки зрения психологии.
Для примера литовских «захватнических концепций» можно рассмотреть работу литовского историка, доктора Артуруса Дубониса, под названием «Две модели литовской экспансии на Руси (XIII — начало XIV века). Овладение Полоцком и Новогрудком».
Приводя примеры белорусских концепций, литовский специалист, как можно понять из текста его работы, выражает скептическое отношение к идеям белорусских коллег. Даже вполне умеренная позиция Алеся Кравцевича не устраивает Дубониса и он старается обосновать именно брутальный, захватнический характер создания ВКЛ.
Автору этого текста, честно говоря, так и не удалось увидеть в работе литовского историка хотя бы одного веского аргумента, основанного на достоверных источниках, в пользу кровавого захвата летописными литовцами земель древнерусских княжеств, располагавшихся на территории будущей Беларуси. К примеру, эпизод с установлением в Полоцке правления литовского князя Товтивила показан у Дубониса так:
«В такой запутанной политической ситуации Полоцкий стол и занял Товтивил. В данном случае важна не дата его появления в Полоцке, но комплекс политических сложившихся обстоятельств, открывший ему путь на княжение. В 1255 г. успешно функционировал военно-политический союз Миндовга с Ливонским орденом: орден устоял перед территориальными претензиями рижского архиепископа, Миндовг принялся овладевать Русским королевством. Товтивил, как полоцкий князь, устраивал всех. Христианин-католик, он всего несколько лет тому назад был другом и соратником ливонских правителей во время войны против Миндовга, пользовался уважением в Рижской церкви. В то же время он примирился со своим дядей — королем Миндовгом, пусть и наверняка не вернув своей вотчины в Литве. В то время влияние на Полоцк дома рассорившихся владимиро-суздальских Ярославичей не прослеживается. Политические сделки и манипуляции предоставили возможность литовской знати, баронам короля Миндовга, посадить своего князя в стратегически важном военном и торговом центре у Даугавы».
Следует уточнить, что под «Русским королевством» литовский историк понимает тут именно королевство, упоминаемое в булле Папы Римского, которое отождествляет с Полоцким княжеством. Выше уже было показано, что относительно прячущейся под личиной Русского королевства древнерусской земли у исследователей нет единого мнения.
В публикации Дубониса обращают на себя внимание заключения, сделанные скорее в духе наивной публицистики, а не строгой научной работы «устраивал всех» и «пользовался уважением в Рижской церкви», которые основаны, разумеется, на домыслах. У историков нет точных сведений о датах примирения Товтивила с Миндовгом, как и об уровне этой сомнительной дружбы смертельных врагов. Но главные вопросы вызывает нелогичный вывод исследователя: «Политические сделки и манипуляции предоставили возможность литовской знати, баронам короля Миндовга, посадить своего князя в стратегически важном военном и торговом центре у Даугавы».
Как примирение Миндовга и Товтивила или предполагаемое «уважение в Рижской церкви» доказывают, что Товтивил был именно ставленником окружения Миндовга в Полоцке, тем более, что к моменту вокняженья литовского князя у полочан,
