Но сейчас она помалкивала. Лира не хотела попасть в Коробку. Так называли крыло G. Кстати, к этому крылу прикрепилось и другое название: Похоронное Бюро: ведь, как ни крути, а половина вошедших туда реплик никогда не возвращались обратно.

– Ладно, ступай, – вымолвила медсестра Свинопас. – Если почувствуешь себя неважно, скажешь мне, ладно?

Лира поняла, что на сей раз от нее точно не ждут ответа. Значит, не придется никому говорить, что рвота продолжается. Да, в принципе, и незачем – ведь на потолке установлены Стеклянные Глаза. Лира толком не знала, нравятся ей Стеклянные Глаза или нет. Иногда нравились, когда скандирование с Бэрел-Ки делалось особенно громким, и Лира думала, что камеры помогают держать ее в безопасности. Иногда же, когда ей хотелось скрыть плохое самочувствие, Лира ненавидела недремлющие линзы, фиксирующие каждое ее движение. В том и заключалась проблема: никогда не угадаешь, в какую сторону пялятся Стеклянные Глаза.

Но она покорно кивнула. У Лиры был план, и ей следовало прикинуться паинькой. По крайней мере, еще на некоторое время.

Три дня спустя тело самца номер Семьдесят Два так и не выбросило на берег, невзирая на предсказания медперсонала. На следующее утро после мусорного дня за завтраком Лира подслушала болтовню медсестер.

Даже-и-не-думай покачала головой и заявила, что до него, мол, добрались аллигаторы, она в этом ни капельки не сомневается. А если самец и доплыл до материка, добавила она, его, конечно, застрелили без предупреждения – там же на много миль вокруг одни психи и преступники.

– И теперь сюда едут эти люди, – проворчала она и поджала губы.

Все медсестры называли Агентов «эти люди».

Лира видела их судно в отдалении, когда брела на завтрак: стройная моторизированная шхуна ничем не напоминала потрепанную баржу, которая доставляла на остров припасы, вывозила отходы и выглядела так, словно чайная ложка воды ее утопит. Лира не знала, кто такие Агенты, чем они занимаются и почему приезжают в Хэвен. За прошедшие годы ей пару-тройку раз довелось что-то слышать о военных, но Агенты, естественно, не походили на солдат. Во всяком случае, на тех, кого она иногда видела по телевизору медсестер. Они не носили ни одинаковую форменную одежду, ни камуфляж. И оружия у них не имелось, как, к примеру, у охранников.

Когда Лира была помладше, Агенты заставляли ее нервничать, особенно когда реплик заставляли выстроиться для проверки. Агенты открывали ей рот, чтобы посмотреть на зубы. Они просили ее улыбнуться, повернуться вокруг своей оси или хлопнуть в ладоши по команде. Наверное, они изучали физическое состояние каждой реплики.

И Лире приходилось показывать и доказывать, что она не идиотка – она же благополучно развивается, способна пошевелить пальцами и даже может водить глазами слева направо.

Впрочем, проверки давным-давно прекратились. Теперь Агенты приезжали, проносились по всем крыльям, от административного до Коробки, общались с Богом, а потом возвращались на материк на своем судне.

Однажды Лира обнаружила, что они практически не вызывают у нее интереса. Они принадлежали к другому миру. С таким же успехом это могли быть мухи, которые садятся на стену и сразу улетают прочь. Они не имели для Лиры никакого значения, в отличие от электронного термометра, ее кровати, подоконника и смыслов, скрытых в иероглифах слов.

А сегодня ей было наплевать и на Агентов, и на загадочное исчезновение номера Семьдесят Два. После мусорного дня начинался понедельник, что означало тестирование мозгов, выговор от Ленивой Кормы и ее, Лиры, последний шанс на этой неделе.

Лира не помнила, когда у нее впервые зародилась идея тайком пробраться в административное крыло. Вероятно, все было как-то связано с доктором О’Доннел. Доктор О’Доннел приехала в Хэвен шесть или семь лет назад, это случилось еще до того, как у Лиры начались месячные. («Надо же, менструация», – пробурчала Даже-и-не-думай и в редком приливе великодушия продемонстрировала Лире, как отстирывать белье в холодной воде. «Кровотечение – ты будто об огнестрельном ранении говоришь», – бормотала она в тот момент.)

Доктор О’Доннел оказалась самой красивой в Хэвене – если не считать Кассиопеи и номеров с Седьмого по Десятый, четырех реплик одного генотипа, полностью идентичных физически.

Странно, но доктор О’Доннел, похоже, не испытывала неприязни к репликам: а ведь этим славились и врачи, и медсестры! Она заходила в спальни даже не в свое дежурство и задавала им вопросы. Она стала первой, кто за всю жизнь Лиры задал ей настоящий вопрос, а не какой-то очередной из разряда «здесь болит?» или «как у тебя с аппетитом?».

Доктор О’Доннел действительно ждала ответа и охотно смеялась, особенно над тем, во что верили реплики – вроде того, что мир размером примерно с пять-шесть Хэвенов или что у естественнорожденных людей отцы ни для чего не нужны.

Она учила их играть в ладушки и пела им высоким, чистым голосом.

Доктор О’Доннел была потрясена, обнаружив, что в Хэвене нет библиотеки – только медицинские учебники, которые держали в комнате странной формы, невесть для чего устроенной (иногда их использовали в качестве справочников). Еще в Хэвене была Библия, которую Даже-и-не-думай повсюду таскала с собой и периодически била ею тех, кто не слушался ее или был чересчур скудоумен, чтобы выполнять ее указания.

Время от времени доктор О’Доннел покидала остров, зато возвращалась она всегда с новыми книжками в сумке. Воскресными вечерами она приходила в спальню и читала им вслух. Сперва это были простенькие издания с картинками. Потом – книги потолще, с мелким шрифтом. Они так и кишели буквами, и у Лиры от взгляда на страницы начинала кружиться голова.

Несколько десятков реплик собирались вокруг доктора, чтобы послушать эти истории: после отбоя они шепотом пересказывали их другим, зачастую что-то додумывая или смешивая детали. Джек и Бобовый стебель, доросший до страны Оз. Лев, Колдунья и дружелюбный великан. Это было столь огромным контрастом со скукой, с малостью их мирка! Пять крыльев, ну шесть, считая Коробку. Почти все двери заперты. Хэвен окружен водой. Половина реплик слишком тупы, чтобы разговаривать, четверть – больны, а остальные – раздражительные и буйные.

Деваться некуда.

Никуда и не вырвешься.

А для Лиры случившееся имело совершенно иное значение. Она влюбилась, хотя ничего даже не осознавала и никогда не думала о своих чувствах и эмоциях. Она не понимала, что вообще означает любовь, да и в Хэвене никогда не произносили это слово. Под воздействием голоса доктора О’Доннел и ее тонких веснушчатых пальцев, которые мерно переворачивали страницы, почти погребенная часть ее сознания пробудилась, зашевелилась и раскрылась.

Доктор О’Доннел рассказала им про названия созвездий и звезд – Геракл и Лира, Кассиопея и Венера, Большая и Малая Медведицы. Именно она объяснила репликам, что звезды – это шары раскаленного добела газа диаметром в сотни сотен миль, расположенные в невообразимой дали.